наряд менялся…

Увидев Джил, Бен Кэкстон насторожился. Это была не иллюзия, это была Джил! Она взглянула на него и улыбнулась. Он вполуха слушал заклинания, мысленно убеждая себя, что перед Человеком с Марса просто установлен огромный стереобак. Но он готов был поклясться, что может подняться по этим ступеням и коснуться Джил.

Он испытывал большой соблазн сделать так, но это могло поло-мать спектакль Майка. Надо подождать, пока Джил не освободится.

— Кибела!

Наряд Джил моментально изменился.

— Изида!

…и снова.

— Фригг!.. Гея!.. Дьявол!.. Иштар!.. Мариам!.. Матерь Ева! Mater Deum Magna![47] Любящая и любимая, Жизнь неумирающая…

Кэкстон больше ничего не слышал. Джил была праматерью Евой, одетой лишь в свою славу. Огней стало больше, и Бен увидел, что она в райском саду, под деревом, на котором раскачивалась большая змея.

Джил улыбнулась, протянула руку и погладила змеиную голову, обернулась к аудитории и простерла руки.

Кандидаты поднялись, чтобы войти в Эдем.

Вернувшаяся Патти тронула Бена за плечо.

— Бен… Идем, милый.

Бену больше хотелось остаться и чего-нибудь выпить, не отрывая взгляда от блистательной Джил… Но ему хотелось и присоединиться к процессии. Он поднялся и пошел к выходу. Оглянувшись, он увидел, как Майк возложил руки на плечи женщины, шедшей первой… и пошел вслед за Пат, не увидев того, как пропала мантия женщины, едва Майк поцеловал ее. И того, как Джил поцеловала шедшего первым мужчину… и как исчезла его мантия.

— Мы обойдем кругом, — сказала Патти, — чтобы дать им время войти в Храм. Конечно, мы могли бы пройти напрямик, но тогда Майку потребовалось бы время, чтобы снова ввести их в настроение, а ему сегодня и так пришлось здорово поработать.

— Куда мы сейчас?

— Заберем Лапушку. Потом обратно в Гнездо. Если только ты не захочешь принять участие в посвящении. Но ты пока не знаешь марсианского и ничего не поймешь.

— Ну… я бы не прочь видеться с Джил.

— Ах, да. Она просила передать, что сейчас поднимется. Сюда, Бен.

Открылась дверь, и Бен оказался в райском саду. Змея подняла голову.

— Ну-ну, дорогуша, — заворковала Патриция. — Ты всегда была самой хорошей мамочкиной дочкой.

Она сняла удава с ветвей и опустила в корзину.

— Сюда ее принес Дюк, но мне надо было устроить ее на дереве и сказать, чтобы она никуда не убегала. Тебе повезло, Бен, переход на английский бывает очень редко.

Бен тащил Лапушку и потихоньку осознавал, что четырнадцатифутовая змея — нелегкая ноша: у корзины были стальные скрепы. Когда они оказались наверху, Патриция сказала:

— Поставь ее сюда, Бен. — Она сняла гофрированный воротник, отдала его Бену и положила змею себе на плечи. — Это награда Лапушке за то, что она была хорошей девочкой. Она ждет маму, чтобы обнять ее. Мне скоро идти в класс, поэтому я поношу ее, пока не надо будет бежать. Нет ничего хорошего в том, чтобы обманывать змею. Они как дети, они не могут грокать в полноте.

Они прошли ярдов пятьдесят и оказались перед входом в Гнездо. Бен снял с Патриции сандалии и носки после того, как разулся сам. Они прошли внутрь, и Пат подождала, пока Бен раздевался до трусов. Бен чувствовал себя крайне неловко и никак не мог набраться храбрости, чтобы избавиться от последней одежки. Сейчас он был полностью уверен, что одежда в Гнезде была так же не к месту, как шипованные башмаки в танцзале. Предупреждение на выходе, отсутствие окон, уют Гнезда, отсутствие платья у Патриции и ее уверенность, что он поведет себя соответственно — все это говорило в пользу наготы.

Поведение Патриции он не брал в расчет, исходя из предположения, что татуированная леди может иметь не совсем обычные представления относительно одежды, но, войдя в одну из комнат, они прошли мимо мужчины, который шел к ванным и «маленьким гнездам». На нем было одежды даже меньше, чем у Патриции — на одну змею и кучу картинок. Он поприветствовал их фразой: «Вы есть Бог», и прошел дальше. В комнате было еще одно доказательство: фигура, растянувшаяся на кушетке (женщина).

Кэкстон знал, что во многих семьях принято ходить дома нагишом, а это и была семья: семья водных братьев. Но все равно он разрывался между стремлением показать свою воспитанность (снять этот символический фиговый лист) и уверенностью в том, что, если он это сделает и войдет какой-нибудь одетый незнакомец, он будет чувствовать себя крайне глупо. Проклятье, он может даже покраснеть!

— Что бы сделали вы, Джубал?

Харшоу поднял бровь.

— Ты думаешь, что я был бы шокирован? Человеческое тело иногда приятно, чаще некрасиво, но никогда не имеет значения per se[48]. Значит, Майк у себя дома держится нудистской линии. Я должен радоваться? Или возмущаться?

— Черт возьми, Джубал, сохранять олимпийское спокойствие легко. Но я никогда не видал, чтобы вы прилюдно снимали штаны.

— Тебя я тоже не видал. Но я грокнул, что у тебя мотивом была не скромность. Ты страдал от отвратительного страха показаться посмешищем. Невроз с длинным псевдогреческим названием.

— Чепуха! Я просто не был уверен, что в данном случае прилично!

— Нет уж, сами городите чепуху, сэр! Ты знал, что там было прилично… Но боялся глупо выглядеть… или опасался неожиданного галантного рефлекса. Но я грокаю, что Майк имел резон для всеобщей наготы. У него на все есть резон.

— Да. Джил говорила мне.

Бен стоял в прихожей, спиной к комнате, держась за трусы, и уговаривал себя не дрейфить, когда сзади на него легли чьи-то руки.

— Бен, милый! Как прекрасно!

Вслед за этим Джил оказалась в его объятиях, а ее губы, теплые и жадные — у его губ. И Бен был страшно рад, что не успел раздеться полностью. Она не была больше праматерью Евой, на ней была мантия проповедницы. И все же он был счастлив, что держит в руках подвижную, теплую, слегка отбивающуюся девушку.

— Ну и ну! — воскликнула она, оторвавшись от его губ. — Сто лет тебя не видела, старый развратник. Ты есть Бог.

— Ты есть Бог, — отозвался он. — Джил, ты стала еще красивее, чем раньше.

— Да, — согласилась она. — Результат налицо. Слушай, я прямо задрожала, когда встретилась с твоим взглядом на выпуске!

— На выпуске?

— Джил имеет в виду, — вмешалась Патриция, — конец службы, где она представляет Mater Deum Magna. Дети, я побежала.

— Никогда не голодай, Патти-пышка.

— Пора бежать, поэтому не надо торопиться. Бен, я должна положить Лапушку в кроватку и спуститься в свой класс. Поцелуй меня на прощанье.

Бен подумал, что никогда еще ему не доводилось целовать женщину, одетую в одну лишь гигантскую змею. Он постарался не обращать внимания на Лапушку и обойтись с Пат, как она того заслуживает.

Затем Пат поцеловала Джил.

— Спокойной ночи, милые мои, — сказала Пат и неспешно ушла.