осталось! Знал бы ты, сколько их погибло в тех битвах!

Глюм закрутил головой, отыскивая место, где можно было бы еще порезвиться.

— Вот, нашел! — он открыл дверцу шкафа, запрыгнул на нее и стал раскачиваться из стороны в сторону.

— У нас, — продолжил он через пару секунд, — все есть для Героя. И доспехи волшебные, и меч заколдованный, и куча другого полезного оружия. А вот Героя нет. Эх! То ли дело раньше! Куда не плюнь — всюду герои.

— А вы искали?

— А то! Ведьмы и в эти, как их, ну, в бумажки, где все печатают… — вставил слово Капунькис.

— Газеты, что ли?

— Точно. В газеты объявления давали. И по-всякому другому искали, не помню уж как. Да все без толку. Нет нынче героев. А без них Безе-Злезе никак не осилить.

— А какой из себя Герой должен быть? Какого роста, какой силы? — Генрих наморщил лоб, пытаясь припомнить, кто из его знакомых мог бы сойти за Героя.

Кто знает? — хмыкнул Бурунькис. — В древних свитках сказано просто: только настоящий Герои осилит Безе-Злезе. А какой он должен быть — высокий ли, низкий, светловолосый или темноволосый об этом ни слова. Я так думаю: для Героя рост и сила совсем по главное…

— А что? спросил Генрих.

— Храбрость нужна. Без нее любая сила — не сила! А в песне поется:

Храбрым не станет

стареющий воин,

если он в детстве был трусом.

Тут Генрих вспомнил, что у одного из одноклассников — Питера Бергмана — брат чемпион то ли по карате, то ли по кик-боксингу. А еще Генрих вспомнил стопятидесятикилограммового Ганса Мюллера, о котором Клаус Вайсберг говорил, что такого толстяка не каждый унитаз выдержит. Этот Ганс Мюллер одно время всем рассказывал, как они с отцом поехали отдыхать в Баварский лес, и там на них напали пятеро хулиганов, а он их побил. Хотя многие не верили в это, Генрих считал, что Ганс Мюллер, этот самый огромный в школе ученик, ростом более двух метров, способен повергнуть на землю не то что пятерых хулиганов — пятерых разъяренных быков.

— Я знаю нескольких героев, — решительно сказал мальчик.

— Честно?! Бурунькис соскочил на пол, а Капунькис наконец-то выбрался из-под стола.

— Нет, скажи честно, знаешь? — хором спросили они.

В голосе их прозвучала такая надежда, что Генриху вдруг стало не по себе: а вдруг Мюллер заболел, а брат Питера уехал на какие-нибудь соревнования, и они не смогут выступить против Безе-Злезе? «Ну уж нет, так не бывает, чтобы все герои исчезли одновременно», — подумал Генрих и уверенно сказал:

— Да, знаю. Когда нужно сразиться с Безе-Злезе?

— Завтра в полночь. Но Герой должен прийти к ратуше не позже девяти вечера, чтоб успеть надеть доспехи и вовремя прибыть к месту поединка, — вздохнул Бурунькис.

— Постой, постой! Что-то голова моя туго соображает… — потрусил головой его братец. — Я не ослышался? Ты сказал, что знаешь Героя?

Генрих убежденно кивнул:

— Я обещаю, что завтра в девять Герой будет у ратуши.

— Ух ты! Здорово, — разом вскрикнули глюмы. — Мы еще никогда не видели настоящего Героя!..

— Ну так я побегу, предупрежу наших, — сказал Бурунькис. — Радость-то какая!

— Нет, я первый предупрежу! — заорал Капунькис.

Глюмы наперегонки бросились к выходу.

Первая неудача постигла Генриха в разговоре с Гансом Мюллером. Толстопузый здоровила выслушал Генриха, покачал головой и сказал:

— Ты что, белены объелся? Какие еще сражения? Я что, похож на придурка, которому нужны неприятности? — Ганс Мюллер заржал, точно жеребец, и его жирные щеки затряслись, как студень. Толстяк легонько хлопнул Генриха ладонью по шее. — Вали отсюда, сопляк, пока я не разозлился. Тоже мне придумал — тащиться ночью бог знает куда, чтоб синяков и шишек набраться.

— Но ведь ты говорил, что никого и ничего не боишься, что один победил пятерых! — возмущенно крикнул Генрих.

— Мало ли что я говорил! — Мюллер, кряхтя, наклонился, поднял с пола сумку с учебниками. В сравнении с его ростом и размером сумка выглядела, совсем как игрушечная. Я соврал из скромности. Их было не пять, а десять. А может, и целых двадцать, я уже позабыл. Кто ж считает в разгар битвы поверженных врагов? Я просто складывал их штабелями, а считают пусть другие.

Он повернулся к Генриху спиной и, грузно переваливаясь, двинулся по коридору. От каждого его шага казалось, что вздрагивает пол.

Генрих вытер слезы обиды. «Одним Героем меньше, — подумал мальчик. — Остается последняя надежда на профессионального бойца-каратиста, брата Питера Бергмана».

Не посвящая Питера в подробности, Генрих изложил ему суть проблемы, и они вдвоем пошли после школы на встречу с чемпионом.

— У него сегодня тренировка. Он молодец, каждый день тренируется помногу часов. Я бы так не смог. Упорства не хватило б. Даже завидую ему. Он как-то предлагал мне начать заниматься вместе, но я один раз попробовал и решил — хватит. Не мое это дело потеть, как лошадь за плугом, получать по физиономии, да еще постоянно разъезжать на соревнования. Прямо как путешественник какой-то. Нет, это не по мне, — повторил Питер. — Уж лучше в гимназию, потом в университет получить приличное образование и сидеть в каком-нибудь тихом кабинете, командовать, получая при этом хорошие деньги. По-настоящему хорошие деньги! Не понимаю я этого болвана Клауса Вайсберга, который собрался работать на стройке. Разве там заработаешь большие деньги? Так, крохи, которых хватит разве что на бензин для дешевого японского автомобиля. И выдумал же он: «Мерседес» — плохая машина! Но это он все врет, не думай. Потому что я видел, как он с завистью смотрел на Ганса Мюллера, когда тот садился в «Мерседес» своего папаши. Нет, японцы хороших машин не умеют делать. А может, не хотят, чтоб дешевле продавались. А эта электроника? Всем известно, как на Востоке и Азии обожают блестящие дешевые штучки. У них не машины, а какое-то нагромождение аппаратуры получается. Едешь, как в электрическом контейнере. Уж есть чему ломаться! Хорошая машина — это не разные глупые навороты, а простота, надежность и качество. Но главное, конечно же, это простота. Все гениальное — просто! Как говорит мне брат, просто, как тамэси-вари…

— Что-что? — не понял Генрих.

— Тамэси-вари, это когда в карате разбивают твердые предметы, — объяснил Питер. — Все думают, что это ужасно сложно, а на самом деле — проще некуда. Надо только знать: где, что и как ударить. Карате — это точный, простой расчет. Не то что кунгфу с его уходами, увертками и финтами. Одно трюкачество. Все японские автомобили, как ни странно, похожи на китайское кунг-фу. Это кунг-фу прямо как выплясывание какое-то. Смешно смотреть. Правда?

— Мне нравятся фильмы с Джеки Чаном, — возражая, пожал плечами Генрих. — Красиво и правдоподобно. Если это и выплясывание, то довольно ловкое и успешное.

Питер Бергман вздохнул:

— Да мне, если честно, тоже кунг-фу нравится больше. Но ведь мой брат каратист, поэтому карате нее же лучше. Вот мы уже и пришли.

Войдя в тренировочный зал, Питер указал пальцем на одного из каратистов:

— Это и есть мой брат Арнольд. Кумите проводит, давай-ка поглядим.

Арнольд в это время вел поединок сразу с тремя противниками. В быстром присесте он сбил подсечкой одного из них, перекувырнулся и тут же, высоко подпрыгнув, ударил ногой второго в голову. К счастью, у