Регенсдорф?
Я сейчас объясню, сказал вдруг Капунькис. — Вот есть домовые. Верно? И есть глюмы. Понимаешь? Домовые занимаются тем, что что-то собирают, а мы, глюмы, делаем, в принципе, то же самое, но только наоборот… Но никому такое положение дел не нравится, а почему, мы сами не знаем.
Генрих понимающе кивнул, посмотрел на комод и сказал:
— Теперь, кажется, я понял: вы все ломаете и для Регенсдорфа представляете настоящую опасность. Все ясно. Вы были бы стихийным бедствием в большом количестве. Кому же это может понравиться?
— А что, домовые без дела должны сидеть? — обиженно сказал Капунькис. — И потом, мы, если разобраться, совсем даже и не ломаем…
— Что ты говоришь? — наигранно удивился Генрих.
— Честно. Мы просто любим посмотреть, что внутри чего есть и что будет, если что-то сделать не так, как надо… А когда мы шалим, то нам почему-то все время что-то под руки попадает. Попадает… и попадает. Для чего? Зачем? Этого даже я не знаю.
— Ну что ж, спасибо за разъяснение. Теперь другой вопрос. Вы что же, пешком ходите из вашего Малого Мидгарда в Большой?
— Ну конечно, пешком! — кивнул Капунькис. — Мы ж не ведьмы, чтоб на метле летать. Дверей из одного мира в другой полно. Даже мы отыскали одну, никому неизвестную. И теперь мы здесь! Все двери в мире, особенно в человеческое жилище — замечательная вещь. Мы умеем проходить их насквозь, как будто их и нет…
— Это потому, что ты, Капунькис, глупый! Через двери нужно не проходить, а открывать. Так делают все мало-мальски культурные люди, вот!
— Ха! — Капунькис хмыкнул. — Так то ж люди! А я умею проходить и так…
— Это прекрасно, — сказал Генрих. — А что, в Малом Мидгарде все такие, как вы, древнерожденные? Людей совсем нет?
Капунькис прыснул от смеха, а Бурунькис с удивлением посмотрел на Генриха.
— Как это нет? Полным-полно там людей. И города они построили, и в деревнях живут. Люди кругом есть. Как же без них?
— И чем они занимаются?
— Вчера вот турнир устраивали. Мы на него и спешили с Капунькисом, чтоб посмотреть.
— Турнир?
— Да. Турнир Большого Меча. Рыцарей на него собралось видимо-невидимо…
— Конечно, видимо-невидимо, — буркнул Капунькис. — Каждому хочется покрасоваться в красивеньких, блестящих доспехах! Каждый хочет получить от принцессы вышитый золотом платочек — это ведь не с драконами драться… Подумаешь, стучать по доспехам деревянными кольями. Велика храбрость…
— Ты просто завидуешь, что сам не можешь быть рыцарем, — Сказал Бурунькис. — А на самом деле турнир был хороший. Рыцари прибыли из многих королевств…
— И ничего не хороший, — Капунькис вызывающе выпятил грудь. — Чепуха одна, для детей… и таких, Бурунькис, как ты!
Бурунькис при этих словах зло засопел и стал сжимать кулачки. Чтоб предотвратить очередную драку, Генрих поспешил задать следующий вопрос:
— А скажите, у вас там что, королевства остались? В самом деле? И короли? И рыцари? Настоящие? Вот здорово. У нас давно их нет.
— Откуда ж им здесь взяться, если они давным давно перебрались к нам, в Малый Мидгард! с гордостью сказал Капунькис.
— И где же он, этот ваш Малый Мидгард?
— Это чуть повыше Хелле, царства мертвых, — ответил Бурунькис. — А если по мировому дереву ясеню Иггдрасилю забраться наверх, то попадешь прямо в Асгард, там сидят боги, а рядом с ними, в Вальхалле, все павшие воины и герои… Ты что, этого не знаешь? — удивился Бурунькис, заметив выражение лица Генриха. — Вот странно, я думал, это знают все. Ну так я тебе сейчас расскажу. Тебе как рассказать, по-нормальному или просто?
— Что значит, по-нормальному или просто?
— Это значит, что просто — это просто, а нормально — это, как в песне, как красиво.
— Давай, как в песне, — улыбнулся Генрих.
Бурунькис выпятил грудь, сделал серьезную мордашку и тоненьким голоском затянул:
Имира плоть
стала землей,
кровь его — морем,
кости — горами,
череп стал небом,
а волосы — лесом.
Из ресниц его Мидгард
людям был создан
Богами благими;
из мозга его
созданы были
темные тучи.
Бурунькис перевел дух и важно сказал:
— Я все-все песни про богов и героев помню. А Капунькис не помнит.
— Это потому, что ты задавака! — огрызнулся Капунькис. — Я тоже все помню, только не могу их вспомнить, когда надо!
— А кто такой Имир? — спросил Генрих.
— От него в мире все произошло, — сказал Бурунькис. — Когда реки Эльвагар на севере застыли льдом, из них выделился ядовитый иней, заполнивший всю мировую бездну. Из этого инея родилась корова Аудумла. Потом пламя из Муспелльсхейма (на юге) этот иней растопило, и из него родился великан етун Имир. Корова Аудумла выкормила его своим молоком: она лизала соленые камни, из которых поэтому и родился великан Бор. Из-под мышек Имира родились мальчик и девочка, а из ног его еще один мальчик. От них пошли все другие великаны-етуны, или, по-другому, «инеистые великаны». Вот как о том поется в песне:
У етуна сильного
дочка и сын
возникли под мышкой,
нога же с ногой
шестиглавого сына
турсу родила.
— Вот. А от Бора родились боги — Один и его братья. Это они позже убили Имира и создали мир Мидгард. Вначале он был один, а теперь два — Большой и Малый. Твой мир — Большой. Знаешь про дерево Иггдрасиль? — спросил Бурунькис.
Генрих отрицательно покачал головой, малыш глюм опять преобразился и снова пропел:
Три корня растут
на три стороны
у ясеня Иггдрасиль;
Хель иод одним,
под другим исполины,
и люди под третьим.
Глюм перешел на обычную речь и сказал:
— Еще в ветвях Иггдрасиля живет мудрый орел, а в самом низу этого дерева живет дракон Нидхегг. Они между собой все время ругаются, но так как друг друга слышать из-за большого расстояния не могут, то
