Мы сидели на залитой солнцем веранде. Дорну явно беспокоили те же мысли, что и меня.

— Я полагала, будет правильно открыть вам все, — начала она. — Но теперь я сомневаюсь — не была ли я чересчур откровенна, дав толчок чему-то новому вместо того, чтобы покончить с болью старых ран. — Она заглянула мне в глаза: — Теперь я принадлежу Тору, ношу его ребенка. Через восемь-десять лет их может быть уже трое или четверо.

Слова ее прозвучали так, будто она хотела сказать: «Да, пока я храню верность мужу, но, когда с моими материнскими обязанностями будет покончено…»

— Десять лет не казались таким уж долгим сроком, по истечении его я смогу вернуться на Островитянию. — После чего, — продолжала Дорна, — отношения между мужчиной и женщиной очень меняются. Позади — один из этапов их совместной жизни. Дом построен. Остается поддерживать в нем порядок. Но их общение становится иным. Не знаю, каковы будут мои чувства тогда, но знаю, как лучше всего поступить нам с вами.

Она потупилась, сплетя пальцы и ожидая, когда я сам спрошу, что она имеет в виду.

— Я думаю о том же, Дорна. Скажите, к чему пришли вы.

— К чему я пришла?! Вы не должны еще целых десять лет жить надеждой, и я — тоже. Надежда не должна влиять ни на вашу, ни на мою жизнь. Она недостойна этого, Джонланг. Она разрушает, вместо того чтобы созидать, потому что нам никогда не начать новой жизни вместе. В лучшем случае мы… — Она передернула плечами, словно одна эта мысль внушала отвращение: — Уж если мне захочется подобного рода развлечений, я, пожалуй, выберу кого-нибудь другого!

— Я не собираюсь питать никаких надежд и дожидаться чего-либо, — ответил я. — И вообще маловероятно, что я еще вернусь в эту страну.

— Не говорите так! — воскликнула Дорна. — Вы не должны рассуждать подобным образом из-за меня… То, что я сказала, жестоко, знаю, ведь не только замужние люди ценят верность, но я сказала правду. Нам нужно окончательно порвать все отношения, Джонланг, ведь перед вами — целый мир, целая жизнь. Вы молоды, не женаты, вы расстались со мной, в вас самом произошли изменения, и теперь вы полностью свободны и можете устроить свою жизнь наилучшим образом.

— А как же вы?

— Я сделала выбор. В моей новой жизни нет места для вас.

— Но вы говорили…

— Я знаю, что говорила. Это не меняет дела!

Глаза ее сверкнули. Я не мог сказать, что совершенно с ней не согласен: я тоже хотел освободиться от нее. Но еще недавно она почти принадлежала мне, и я не мог так легко сдаться.

— Предположим, я вернусь через десять лет, и мы еще будем любить друг друга, Дорна?

— Как любить?

— Пусть это будет ания.

— Только не для меня. К тому времени во мне останется одна чувственность.

— Даже если и так! Предположим, ания еще будет жива во мне, вы же ответите на нее желанием.

— Я брошу вас, — воскликнула Дорна, — если во мне сохранится хоть одно действительно доброе чувство к вам! Я буду жестока, если позволю вам овладеть мною. Это лишь усугубит ваши страдания. И я не стану обманывать себя, как то делают некоторые, полагая, что мое желание сможет переродиться в анию; да и вы слишком умны и слишком добры, чтобы утешать меня, уверяя, что «да, пока это только апия, но со временем она обратится в анию». Подобное вряд ли возможно, Джонланг. Если у человека нет любви, она не появится и после физической близости. Вы согласны, не так ли?

— Согласен, — ответил я, — но кое-кто может и не согласится. Любящие всегда стараются внушить свою любовь тем, кто от любви отказывается.

— Каждый, если он не бесчувствен и достаточно силен, откажется от такой любви… Но вам не сохранить ании за десять лет, Джонланг!

— Кто знает. Во всяком случае, если мне это не удастся… если останется лишь апия…

— В нас обоих?

— Да, Дорна.

— Ах, если вы будете по-прежнему свободны и если это не заденет Тора — я не из тех, кто дает абсолютные зароки. Мужчины и женщины всегда делаются только богаче от взаимной откровенности, но зачастую они теряют, становясь на ложный путь. И не унизим ли мы тогда сами себя, Джонланг, ведь нам довелось пережить нечто гораздо более высокое?

— Вы тоже можете почувствовать анию, Дорна.

— Никогда!

— Но предположим…

— Хорошо. Предположим, что оба мы почувствуем анию… Тогда, скажу я вам, останется лишь пожалеть нас обоих. Что ждет нас, если я не могу порвать с Тором, да и вы уже не будете свободны? Возможно, было бы лучше для нас собраться однажды вместе, чтобы по-настоящему узнать друг друга и разрешить все сомнения и тайны, но если мы будем встречаться время от времени, ни на минуту не забывая об упущенной нами полной, гармоничной жизни, — это принесет одни лишь страдания и никакой пользы. Тогда мы действительно окажемся в безнадежном положении. Лучшее, что мы можем сделать, это оставаться чуткими, заботливыми друзьями, готовыми, если нужно, прийти на помощь хотя бы словом. Но подобного не суждено ни мне, ни вам!

— Почему вы так уверены?

— Я беру в расчет наши годы, время, потребность в полнокровной жизни, столь сильную в нас обоих. Я — твердый человек, Джонланг. И вы станете таким же — твердым и сильным.

Я рассмеялся, и Дорна рассмеялась вслед за мною. Наши глаза встретились, и мы оба слегка покраснели. В конечном счете все это были лишь догадки, игра ума.

— Ведь вы знаете, чего я от вас хочу, правда? — спросила Дорна.

— Да — быть свободным. Что ж, я свободен.

Она пристально посмотрела на меня, потом улыбнулась довольной, едва ли не счастливой улыбкой, однако каждый знал, что у другого есть кое-что на уме и лучше пока не высказывать это вслух.