– Дети? – задумчиво переспрашивает Андреа. А у Марата есть дети? Сколько ему? Тридцать шесть? Тридцать восемь? Если нет, то уже пора бы. Но за этим к Андреа обращаться не стоит.
– Нет.
Марат бросает весла, берет ее ладошку, подносит к губам. Как вышло, что неделю назад эта женщина выводила его из себя одним своим появлением, а теперь он хочет только одного: прожить с ней всю жизнь? Андреа не отнимает руки, не отворачивается, не отводит глаз. Марат перетягивает ее на свою лавочку, прижимает к груди. Он думает, что похож на Хуана Гальярдо, сжимающего в объятиях прекрасную донью Соль. Но кому, как не Андреа, знать, что он обнимает Кармен?[45]
– Родишь мне?
Андреа вздрагивает и каменеет.
– Марат?! – Он оборачивается. Изумление, восторг, ликование. Марат вскакивает и чуть не переворачивает лодку. Из соседнего суденышка им машет и тоже чуть не выпрыгивает в воду мужчина. – Давай, рули скорее к берегу!
– Это Антон. Мой давний товарищ. Играли вместе в Москве в оркестре, – поясняет Марат Андреа, энергично разрезая воду веслами.
Андреа кивает. Она счастлива. Неожиданная встреча позволила на время отложить неизбежный отрицательный ответ.
– Это просто фантастика, старина! – приятель хлопает Марата по плечу. У него большие руки, мощные плечи, бычья шея. Больше похож на борца, а не на музыканта. «Наверное, трубач», – решает Андреа. – Где ты? Как ты?
– Да я… – тянет Марат, – знаешь, как-то никак. А ты где трубишь?
«Угадала!»
– Да я через полгода после того, как ты в Бишкек сорвался, сбежал из «Музыкантов».
– Знаю. Мне сказали, ты в Америку подался, координат не оставил.
– Это ты ничего не оставил. Укатил в свой Кыргызстан и привет.
– Я вернулся.
– А я нет, – гогочет Антон. – Слушай, такое дело… Прости, без обиняков. Мне тебя сама судьба послала. Ты сейчас где палочками машешь?
– Да, в общем, нигде.
– То есть никаких контрактных обязательств, сорванных премьер и скандалов?
– Никаких. А что?
А то, что Марату незамедлительно предлагается встать за пульт управления американским молодым, но очень перспективным оркестром, гастрольный график которого расписан на несколько месяцев вперед.
– Представляешь, второго дирижера у нас пока нет, а первый, идиот, сел вчера на горный велосипед. Хобби у него такое! Расслабляется после концертов! – Антон гневно двигает бровями, раздувает ноздри. – Ну, и покатался. Правая нижняя конечность в трех местах сломана, а послезавтра нас уже во Франции ждут. Так что решайся, друг! И как это вообще возможно? Ты – и не дирижируешь?
Андреа изучает Марата. У него горят глаза, дрожат руки, рот растянут в безвольной, растерянной, непонимающей улыбке.
– Только времени думать нету. С тобой же еще надо контракт оформлять, визовый вопрос решать быстренько. Так что давай: да или нет? – настаивает Антон.
Да или нет? Да или нет? Тем, кто в Москве, все равно, где Марат: в двадцати километрах или в трех тысячах. Все равно они его почти не видят. Они привыкли ждать. А станет ли ждать Андреа?
– Поедешь со мной?
Где-то она уже это слышала. Поехать? И обмануть его ожидания? Марату предлагают весь мир. Возвращение, возрождение, реинкарнацию. А что может предложить Андреа? Только себя. Она бы спросила Марата. Ему больше ничего и не надо. Только она может возродить его. Зачем ему этот мир без нее? Но Андреа об этом не думает. «Родишь мне?» – вспоминает она и тут же отвечает:
– Нет.
Музыка уже забрала у Марата Марийку. Он не отдаст ей Андреа.
– Тогда я возвращаюсь с тобой! – Решительный голос, но потухший, разочарованный взгляд.
«Зачем? – мысленно спрашивает Андреа. – Чтобы работать сторожем и винить меня в упущенных возможностях?»
«Возвращаюсь, чтобы быть с тобой, чтобы жить, чтобы дышать».
«Его жизнь – музыка».
«Моя жизнь – ты».
Андреа смотрит в глаза Марата. Одно ее слово – и Антон исчезнет из его жизни также внезапно, как появился.
– Тебе не надо со мной возвращаться.
– Я сам решу, что мне надо. Вопрос, надо ли это тебе.
«Надо! Очень надо! Ужасно надо!»
– Не надо…
20
– Не надо, Анечка! Ну, не надо, прошу вас!
Психолог доведен до отчаяния. Он так рассчитывал, что поездка окончательно вернет Андреа к прежней жизни, даже начал подыскивать возможного пациента на ее часы. И все насмарку. Это уже пятый сеанс после ее возвращения, и пятый отведенный ей час она сидит, сжавшись комочком, в своем любимом кресле, смотрит в окно и как заведенная повторяет:
– Он уехал, а она не пришла. Он уехал, а она не пришла.
– Кто уехал?
– Марат.
– Сторож?
– Дирижер.
– А кто не пришел?
– Наташа.
– Танцовщица?
– Девочка.
– Не надо отчаиваться, голубушка!
Рыдания.
– Он уехал, а она не пришла…
Конечно, Марат уехал. А что ему оставалось делать после слов Андреа? Поверил или захотел поверить, чтобы убежать от внезапно обрушившейся несвободы? Этого она уже не узнает. Да какая разница! Это ее выбор. И пусть она его горько оплакивает! Андреа страдает, чувствует, переживает. Проклинает себя, судьбу, страну, которая теперь ей кажется чужой и холодной, и этого уставшего от нее доктора, который так настойчиво упрашивает ее осушить слезы. Чего он хочет? Чтобы она опять замолчала, подавила эмоции, спрятала рожки, уснула? Неужели он не понимает, что в его кабинете она живет настоящей жизнью? Не притворяется, не улыбается через силу, не механически поддерживает разговор на совершенно не интересующие ее темы. Она приходит, забирается в кресло, снимает маску и открывает ему ту Андреа, возвращения которой он безуспешно добивался полтора года. Вот она перед ним такая, какая есть. Такая, какой была три года назад: живая, переполненная чувствами, влюбленная. Андреа чувствует себя совершенно прозрачной, бестелесной, обнаженной. Перед психологом сжимается в кресле ее нагая душа, которая плачет и кричит только о том, что ее действительно тревожит:
– Он уехал, а она не пришла!
Почему не пришла? Андреа вернулась в Москву и неделю растворяла свои страдания в предвкушении грядущего разговора. Она так много может сказать этой девочке! Мужчина ушел, но остается надежда на встречу с ребенком. Так уже было однажды. Андреа почему-то решила, что теперь все будет по-другому, что крушения иллюзий не случится. Случилось…
Она пришла к танцевальному залу в назначенный день и час. Она приходит туда каждый день. Она
