весело, хотя я, по-моему, громко хлюпала в ночной тишине своим намокшим ботинком. Помню, я сказала шепотом мистеру Джеймисону, что никогда не видела таких красивых звезд. Очень жаль, что Бог сотворил такую красивую ночь, а люди почему-то должны в это время спать! Когда мы остановились, доктор немного задыхался. И я мысленно сравнила этот безрадостный пейзаж, который предстал моим глазам, с нашим уютным и веселым Солнечным. Перед нами было ровное поле, окруженное подрезанными кустами. Луна, затянутая облаками, едва освещала ряды белых камней на могилах. Кое-где высились темные громады памятников или склепов. Сердце мое сжалось — мы стояли на краю казановского кладбища.

Обернувшись, я разглядела того, кто по дороге присоединился к нам, и его ношу. Это был Алекс. На плече он держал две лопаты с длинными ручками. Я ничем не выразила своего удивления. Мы пошли друг за другом мимо могил, и когда я поняла, что иду последней в этой молчаливой цепочке, я невольно, оглянулась. Когда этот инстинктивный страх у меня прошел, я поняла, что ночное кладбище ничем не отличается от нашего злополучного имения. Постоянно появлялись какие-то тени, слышались непонятные шорохи. Вдруг кто-то негромко вскрикнул. Я невольно вздрогнула. Но мистер Джеймисон успокоил меня, сказав, что это всего лишь сова, и я постаралась поверить ему.

Мы остановились у склепа Армстронгов. Доктор Стюарт изъявил желание избавить меня от дальнейшего зрелища.

— Женщинам здесь нечего делать, — сказал он.

Тогда детектив стал ему что-то доказывать о свидетелях. Доктор подошел ко мне и пощупал пульс.

— Что ж, оставайтесь, — проворчал доктор. — Думаю, здесь зам будет не хуже, чем в доме, полном ужасов. 

И он постелил на ступеньки склепа свое пальто, чтобы я могла сесть.

Могила всегда напоминает о конце. В яму бросают землю, и люди чувствуют, что это конец. Что бы ни происходило до этого и что бы ни было потом в вечности, это храм, где тело предается земле, а душа возвращается туда, откуда она пришла. Поэтому возникает чувство, что происходит осквернение святыни, когда тело вновь извлекают из могилы. Однако в эту ночь на казановском кладбище я была совершенно спокойна, наблюдая, как Алекс и мистер Джеймисон раскапывают могилу. Я боялась только одного — что нам могут помешать.

Доктор стоял на страже, но кругом было тихо. Время от времени он подходил ко мне и похлопывал по плечу.

— Никогда не думал, что такое может случиться, — сказал он. — Во всяком случае, меня не будут подозревать в соучастии. Доктора обычно участвуют в констатации смерти, а не в эксгумации.

Когда Алекс и мистер Джеймисон положили на траву лопаты и закончили работу, мне вдруг стало жутко. Признаюсь, я закрыла лицо руками. Они стали вытаскивать тяжелый гроб, я все еще не могла прийти в себя и не глядела, только слушала скрежет открываемой крышки. И тут детектив негромко вскрикнул, а доктор снова стал нащупывать мой пульс.

— А теперь, мисс Иннес, — сказал доктор, — подойдите, пожалуйста…

При свете фонаря, направленного на лицо усопшего, я увидела, что в гробу покоится совершенно незнакомый человек. На серебряной табличке, приколоченной к крышке, значилось: «Пол Армстронг». Но в гробу лежал вовсе не он!

Я не помню, как возвращалась с мужчинами в Солнечное в насквозь промокших ботинках и испачканном пальто, как осторожно пробиралась наверх, стараясь никого не разбудить, особенно Лидди. Почему-то меня беспокоило тогда не то, что я пережила на кладбище, а то, куда можно засунуть от зорких глаз горничной свою грязную обувь. Наконец, решив, что утром я закину ботинки в дыру, проделанную «привидением» в стене кладовой, я тут же уснула. А приснилось мне как раз то, что довелось увидеть и услышать в склепе, но только во сне я вроде бы как кино смотрела. Вот группа людей у мертвого тела на траве, вот слышится хриплый голос Алекса:

— Теперь они попались! Попались! — Казалось, он кричит мне это прямо в ухо.

Несмотря на физическую и нравственную усталость, проснулась я рано. Лежала в кровати и думала. И снова вопросы мучили меня. Кто такой Алекс? Я больше не верила, что он садовник. Кто был тот человек, которого похоронили вместо Пола Армстронга? Вернее, привезли из Калифорнии в заколоченном гробу… И где же тогда сам мистер Армстронг, президент Торгового банка? Возможно, живет сейчас преспокойненько в какой-нибудь стране на украденные из банка деньги. Знают ли Луиза и ее мать об этом постыдном обмане? Что было известно Томасу и миссис Уотсон? И кто такая эта Нина Каррингтон?

На последний вопрос, как мне показалось, ответ был найден. Эта женщина каким-то образом узнала обо всем и пыталась шантажировать или доктора, или Фанни Армстронг. Но все, что она знала, умерло вместе с ней. Однако она успела рассказать об этом Хэлси, и тот от такой новости едва не рехнулся. Ему стало ясно, что Луиза выходит замуж за доктора Уолкера именно потому, чтобы не раскрылась эта позорная тайна, думая, конечно, о своей матери. И Хэлси, недолго думая, не понимая, чем это может ему грозить, тотчас же отправился к доктору Уолкеру и все ему высказал. Они поругались, и он направился на станцию, чтобы встретить мистера Джеймисона и все рассказать ему. Доктор — человек очень активный — вместе с Риггсом, который не был таким уж щепетильным до ссоры со своим хозяином, отправились к насыпи у железной дороги и, внезапно появившись на дороге перед машиной, заставили Хэлси резко свернуть в сторону. Что было потом, известно.

Такова была моя версия. В общем-то, я оказалась недалека от истины в своих толкованиях событий.

В то утро я получила телеграмму:

Так начался тот день, четверг. Как сказал мистер Джеймисон, сети уже расставлены. Но мы не предполагали тогда, что в эти сети попадусь именно я и едва не погибну.

Прочитав телеграмму, я еще некоторое время лежала в кровати, разглядывая стены. Где же может находиться этот чертов тайник? Уже взошло солнце и залило веселым светом мою спальню. Да, днем Солнечное вполне отвечало своему названию. Я никогда больше не видела такого пронизанного солнцем уютного и веселого дома. Много света и солнца. А где-то за красивыми обоями находился тайник, из-за которого мы пережили столько тревожных ночей.

Я решила днем измерить все комнаты и дом снаружи, чтобы определить расстояние между наружными и внутренними стенами. Я старалась вспомнить, что точно было написано на листке бумаги, который показывал мне мистер Джеймисон.

Там было слово «камин». Это единственная улика. А в таком большом доме, как Солнечное, каминов было множество. Открытый камин в моем будуаре… В спальнях каминов не было. Еще было слово «труба»… И вдруг я вскочила. Кладовая! Она находилась как раз над моей головой. И там был камин. Открытый камин — и именно с кирпичной трубой!

Я стала внимательно рассматривать стену. В ней не было дымохода. Дымоходов не было и в холле на первом этаже под спальней. Как я уже говорила, дом отапливался батареями. В гостиной тоже был огромный камин, но он находился в западной половине дома.

Для чего, зачем в кладовке были и батареи, и камин? Обычно архитекторы довольно разумно составляют план дома. Через четверть часа я уже была наверху с портновским сантиметром в руках, пытаясь оправдать мнение мистера Джеймисона о моей персоне, будто я умная. Я решила ничего не рассказывать ему до тех пор, пока не добуду доказательств своей правоты. Дыру в кладовке между трубой и внешней стеной не заделали, и она зияла, как и прежде. Я осмотрела ее внимательно, но не узнала ничего нового. Однако расстояние между кирпичной стеной и внутренней стеной из дранки и штукатурки приобрело теперь новое значение. Через дыру была видна только одна сторона трубы, и я решила узнать, что же