мужа температура за сорок. Ее спросили:

– А сколько ему лет?

– Тридцать один.

– Ничего, до утра доживет. Утром звоните.

К утру температура немного спала. После этого он неделю пролежал лицом к стене, не разговаривая ни со мной, ни с Лизой. Мы ставили около него тарелки, он немножко ел, пил кофе, я убирала посуду… За эту неделю его страшной депрессии мы извелись совершенно. Я постоянно заходила к нему, садилась возле и начинала его гладить, а он… продолжал молчать. Потом вдруг произнес какое-то слово, за которое я сразу же зацепилась: «немота» исчезла, и постепенно он из этого состояния вышел. Но легкие в тот раз сорвал раз и навсегда – до конца жизни так и маялся от их слабости…»

После этого Олег и Елизавета помирились и про недавнюю размолвку в Горьком долго не вспоминали. А затем все завертелось по-новой. По словам Елизаветы: «Три года после свадьбы прошли словно в кошмарном сне: в пьяном виде он был агрессивен, груб, иногда даже пускал в ход кулаки. Пил со случайными людьми у пивнушек, в скверах. Потом и вовсе стал все пропивать или просто раздавать. Олег был очень добрым человеком, но из-за его доброты нам с мамой, случалось, не на что было завтракать. В конце концов мы расстались. Как я думала, навсегда.

Но вскоре (это было 1 апреля 1973 года) раздался телефонный звонок: «Лизонька, я «зашился». Все в порядке…» – «Эта тема не для розыгрыша», – ответила я и положила трубку. На следующий день Олег прикатил в Ленинград. Едва закрыв за собой дверь, показал наклейку из пластыря, прикрывающую вшитую ампулу.

Следующие два года прошли под знаком нашего безмятежного счастья и успешной Олежкиной работы…»

После «зашивки» Даль и в самом деле изменился: стал более выдержан и внимателен к жене, теще. Если иногда и срывался, то тут же старался загладить свою вину. Елизавета Даль вспоминает: «Когда мы с Олегом жили уже в Москве, а моя мама – в Ленинграде, мне приходилось мотаться туда-сюда. Однажды я улетала в Ленинград на два-три дня. Олег уже с утра был недоволен, со мной не разговаривал. Такси ждет – он бреется. Ни до свидания, ни поцеловать. Я – в слезы. Так и села в машину, скрывая глаза за темными очками.

Приехала в аэропорт голодная, потому что утром кусок не лез в горло. Беру в буфете кефир и булку, откусываю кусок хлеба, поворачиваюсь к кефиру, глоток которого я вроде бы уже сделала, а стакана нет. Стою и думаю: либо я сошла с ума, либо стакан упал, либо… Поднимаю глаза и вижу… Олега! Улыбается, а глаза влажные. Я не могла вымолвить ни слова, настолько меня это потрясло. Оказывается, он понял, что в таком состоянии меня нельзя отпускать, махнул рукой на репетицию (дело для него святое), схватил такси и понесся следом за мной. Помню, я тогда сказала ему: «Обижай меня почаще, чтобы потом случались такие минуты». И ведь не просто утешил, а стащил стакан с кефиром, рассмешил и сделал счастливой…»

Однажды мы поняли, что хотим ребенка. Я пошла к врачу, и мне сказали, что все в порядке. Но почему- то не получалось. Был момент, когда мы были готовы даже к усыновлению. Но моя подруга, детский врач, отговорила нас, и Олег замолчал. Он обожал детей, но понимал, что, если появится ребенок, наши отношения будут уже не те…

Олег был почему-то отлучен от своей семьи, мама его совершенно не понимала. Как-то она сказала мне: «А за что его уважать? Что за профессия – кривляться перед людьми?» В молодости она была учительницей начальных классов, а потом вообще не работала.

У него была еще сестра Ираида, электронщик по образованию. Олег не мог с ней даже по телефону разговаривать, мне трубку передавал. Сестра была недовольна тем, что он снимается в сказках: «Сыграй секретаря парткома – хоть звание получишь…»

В мае 1975 года семье Даля удалось наконец воссоединиться: обменяв Ленинград на Москву, они втроем (с мамой Лизы) въехали в квартиру в конце Ленинского проспекта. И хотя новая жилплощадь была крохотной и неудобной, сам факт долгожданного объединения заставлял новоселов радоваться этому событию. Однако периоды счастья сменялись новыми загулами Даля. 24 января 1976 года, будучи на дне рождения у В. Шкловского, Даль нарушил свой «сухой» закон, а уже в начале марта его уволили из «Современника» за систематические нарушения трудовой дисциплины. Олегу удалось устроиться в Театр на Малой Бронной. В мае 1978 года Даль заявил директору театра Николаю Дупаку, что, если ему не улучшат жилищные условия, он уйдет. Так семье артиста удалось получить новую квартиру – на Смоленском бульваре. И хотя квартира располагалась высоковато – на 17-м этаже, Даль радовался этому событию как ребенок: квартира была четырехкомнатной, и у него впервые в жизни появился наконец собственный кабинет!

Каким Даль был в повседневной жизни? Рассказывает Елизавета Даль: «Особой заботой у Олега всегда пользовалась обувь. Ни разу не видела, чтобы он ходил в грязных или некрасивых ботинках. Собирая мужа в очередную поездку, я никогда не забывала положить в чемодан гуталин. Если в номере гостиницы не оказывалось сапожной щетки, Олег использовал полотенце, а потом повторял всем горничным и дежурным: «Плохая гостиница, плохая гостиница»…

Когда он возвращался из поездок от Бюро кинопропаганды, то всегда одним и тем же жестом вынимал из внутреннего кармана пачку денег и веером швырял ее на пол. Мы с мамой смеялись: нечто подобное мы уже видели в нашей жизни – часто так поступал дед. А ведь во встречи со зрителями Олег вкладывал огромный труд, он никогда не халтурил, все делал всерьез, сердцем…

Встречи со зрителями Олег любил. У него была своя небольшая программа с кинороликами, он часто читал отрывки Виктора Конецкого, никогда не пел. Перед выступлением обычно говорил: «На все вопросы клянусь отвечать правду». И всегда выполнял обещанное. Его однажды спросили, есть ли у него дети. Олег честно ответил: «Я не знаю». За это ему сильно попало от общества «Знание», которое устраивало эту встречу: «Как это так, не знать, сколько у тебя детей? Это просто безнравственно!»

В новой квартире Даль прожил чуть меньше трех лет. В начале марта 1981 года он уехал в Киев на пробы к фильму «Яблоко на ладони» и умер в гостиничном номере, неосмотрительно выпив спиртное (а пить было нельзя – он был тогда в очередной «зашивке»). Похоронили актера в Москве, на Ваганьковском кладбище.

Рассказывает Елизавета Даль: «Когда Олег умер, у нас начались долгие судебные разбирательства с его сестрой из-за квартиры. Эта история длилась два года. Нам помогали, много денег мы заплатили адвокатам. На сберкнижке мужа осталось 1300 рублей, и на эти деньги мы с мамой смогли прожить год. Я не хотела работать на «Мосфильме», где много знакомых, и пошла на студию «Союзспортфильм». Там я проработала 11 лет. Сейчас живем с мамой на наши две пенсии. Мы живы только благодаря Благотворительному фонду Насти Вертинской. Летом 1997 года она даже отправляла нас отдыхать в санаторий, в Эстонию…»

В конце 90-х умерла мама Елизаветы Ольга Эйхенбаум. Вдова Даля продолжала жить в доме на Смоленском бульваре, свято храня память о муже: в его кабинете все оставалось так, как было при жизни. Кроме того, Елизавета выпустила два тома воспоминаний о Дале. Скончалась она 21 мая 2003 года. Вот как об этом рассказывает Лариса Мезенцева, которая последние несколько лет жила с Елизаветой:

«Лиза была очень больна: ее мучили бронхиальная астма и ишемия. Мы покупали нужные лекарства, но ее пенсии и моей зарплаты, даже если б мы год ничего не ели, не хватило бы, чтобы оплатить Лизе хорошее лечение. Ее смерть была неожиданной, внезапной. Утром, уходя на работу, я спросила: «Ну, как ты?» Она ответила: «Знаешь, сегодня мне много лучше!» Я спокойно отработала, а когда вернулась, нашла ее уже мертвой. Она ушла за несколько часов до моего возвращения домой…»

Поскольку родственников у Елизаветы не осталось, она завещала все свое имущество, в том числе и четырехкомнатную квартиру, Ларисе – единственному близкому человеку. Но прежде взяла слово, что та оставит кабинет ее мужа, Олега Даля, таким, каким он был при его жизни.

Знаменитый Шурик из «Кавказской пленницы» был таким же скромным человеком, как и его киногерой. Поэтому обилием любовных романов похвастаться не мог – их у него было всего два.

Со своей первой женой Демьяненко познакомился еще в юности, когда играл в драмкружке свердловского Дворца пионеров. В конце 50-х молодые поженились. И в течение нескольких лет вынуждены были ютиться по чужим углам. Так продолжалось до начала 60-х, когда Демьяненко предложили переехать в Ленинград, чтобы работать в штате «Ленфильма», и выделили там квартиру. Его первый фильм в ранге