телевизором и телефоном. Там его навещали не только родные, но и коллеги (один раз приезжали Алла Пугачева и Филипп Киркоров). В этой больнице Дербенев пробыл чуть больше недели. Когда ему предложили сделать там операцию, он отказался, испугавшись, что у тамошних врачей нет необходимого опыта. И решил отправиться в Институт проктологии. Причем, прежде чем он туда попал, он създил в «кремлевку» и забрал оттуда свои документы и медицинский диагноз. Последний ему давать не хотели, поскольку по правилам его должны были переслать в Институт с курьером. Но Дербенев настоял, пообещав конверт ни в коем случае не вскрывать. Но свое обещание он нарушил. Едва они с женой вышли из «кремлевки», как тут же на ближайшей лавочке и вскрыли конверт. И узнали, что у поэта рак желудка, больше половины желудка необходимо вырезать, уже появились первые метастазы, их пока немного, но операция требует срочности. Но даже после этого Дербенев на операцию не лег. Вместо этого он позвонил приятелю-знахарю в Новосибирск, и тот категорическии запретил ему оперироваться: дескать, если тебя коснется нож, то я бессилен буду помочь. И 21 сентября Дербенев улетел к нему в Новосибирск. Вернулся оттуда восемь дней спустя в полной уверенности, что поступил правильно, поскольку, пока он там был, желудок у него не болел ни разу. Не болел он и последующие две недели, пока Дербенев принимал лекарства знахаря. Окрыленный этим поэт снова отправился в Новосибирск и был там около недели. Но когда вернулся в Москву, боли вернулись снова. И никакие лекарства знахаря уже не помогали. Каждую ночь, часа в два, Дербенев поднимался с постели и шел на кухню, чтобы сварить себе макароны: только немного поев, он мог ненадолго успокоить больной желудок. Когда боли стали совсем невыносимыми, он снова согласился обратиться к врачам. Те сказали, что время упущено, и ему придется ложиться в Онкологический центр на Каширке, поскольку после операции теперь уже потребуется «химия». 12 декабря 1994 года Дербенев отправился на Каширку.

Операцию поэту сделали через 10 дней. И то благодаря настойчивости близких и друзей Дербенева. На носу был Новый год, а нужной крови в Центре не оказалось. Тогда поэт позвонил Алле Пугачевой, и та сделала все, чтобы кровь достали до праздников. Операция была сложной – Дербеневу удалили весь желудок, хотя собирались лишить лишь три четверти, но, увы, он уже весь был поражен метастазами. После операции хирург честно признался жене поэта, что такие сложные больные живут от полугода до трех лет.

Новый год Дербенев встретил в больнице. Причем в ту ночь он поссорился со своей женой Верой. Когда он заснул, она ушла в ординаторскую, чтобы за праздничным столом узнать подробнее о состоянии мужа. А тот, проснувшись и не обнаружив ее рядом, расценил это как предательство. Вызвав ее к себе, он обрушился на жену с упреками: «Где ты была? Как тебе не стыдно! Я здесь умираю, а ты праздновать пошла. Что, смерти моей подождать не могла? Еще нагуляешься, ведь знаешь, что я скоро умру!..» Никакие объяснения жены в расчет не брались. Дербенев приказал жене немедленно уезжать домой. Сам принял снотворное и уснул. А утром проснулся в другом настроении – более спокойном. И жену свою простил.

8 марта 1995 года Дербеневу сделали первый сеанс химиотерапии. Потом таких сеансов было несколько. 24 июня ему должны были сделать очередную «химию», но за несколько дней до этого у поэта начались боли в спине, и ее отменили. 21 июня Дербеневу должны были сделать УЗИ. Ему его сделали, привезли в палату, но когда он спускался с каталки, внезапно почувствовал себя плохо. Его немедленно увезли в реанимацию.

Вспоминает В. Дербенева: «В палату заходит женщина-врач. Она говорит мне, что результаты УЗИ уже есть, и они страшные: метастазы проникли в спинной мозг – Лене грозят полный паралич и нечеловеческие боли.

– Может быть, для него и лучше, что все так случилось сегодня, – говорит она. – Не плачьте, может быть, это судьба сжалилась над ним, избавив от дальнейших мук.

Пришел из реанимации врач, сказал, что Леонида Петровича подключили к аппарату искусственного дыхания и что нам позвонят домой, когда выяснят, что с ним произошло. О результатах УЗИ ни слова.

Приехала дочь Лена и увезла меня домой. Для нее известие об отце – как гром среди ясного неба. Лишь вчера они мирно беседовали и расстались всего на три дня…

Дома мы сидели в прострации и курили сигареты – одну за другой – я снова начала курить после очень длительного перерыва. Около шести вечера раздался звонок лечащего врача:

– Леонид Петрович пришел в сознание. У него оторвался тромб и попал в легкое. Он все еще в реанимации и хочет вас видеть.

Приехали с Леной на Каширку. Время позднее. Посетителей уже не пускают. Вызываем начальника охраны, уговариваем, объясняем, пугаем, что позвоним главврачу, говорим, что нам позвонили и разрешили приехать…

Наконец двери открываются, нас пускают в вестибюль и объясняют, где реанимационное отделение.

Железные двери, звонок. Звоним. Выходит врач. Мы представились.

– Да, он ждет вас. Но я не могу пустить вас вдвоем, выбирайте, кто пойдет.

Мы спрашиваем, в каком он состоянии.

– Состояние безнадежное. Один шанс на миллион, что он доживет до утра.

Мы, кажется, к этому уже готовы. Две окаменевшие женщины. Врач предупреждает, что в реанимации страшно для обычного человека.

– Не смотрите по сторонам, не подходите к Леониду Петровичу слишком близко. Нужно держать себя в руках.

Я вхожу. В палате трое или четверо пациентов. Вижу Леню на кровати. В носу трубки, рот закрыт кислородным аппаратом. Взгляд осмысленный.

– Вот видишь, я опять тебя не послушал, – очень медленно, глухо (мешает аппарат) говорит он, – вот и угодил сюда. Зачем принял две таблетки? Теперь всегда буду тебя слушать.

Не помню, что говорила я. Сколько времени мне дали постоять возле него, посмотреть на него живого в последний раз. Помню только свои последние слова: «Тебе вредно много разговаривать, Ленечка. Засыпай спокойно, я очень люблю тебя. Поговорим завтра в палате».

Я знала, что «завтра» у него уже не будет.

Лене тоже разрешили проститься с отцом.

В минуты отчаяния мы с дочерью ведем себя совершенно по-разному. Она каменеет. Мне же нужно обязательно что-то делать. Приехав домой, я начала разбирать вещи в комнате, что-то переставлять, что- то убирать. Я должна была довести себя до изнеможения. Уже очень поздно легла в постель, зная, что завтра мне нужны будут силы. Внезапно проснулась, посмотрела на часы – пять часов утра. Надо заставить себя поспать хотя бы немного, но сон не шел. Посидела на кухне, покурила. Лечащий врач обещал позвонить мне в восемь утра. Этого времени ждать не было сил. В семь я позвонила в реанимацию.

– Дербенев еще жив?.. Умер?

– Да, в пять часов утра. Сразу же после вашего ухода он снова потерял сознание.

Мы с Леной начали уговаривать друг друга, что смерть для Лени – благо, избавление от страшных мук.

Для нас начинается новая трудная жизнь – жизнь без отца и мужа. Сейчас не время жалеть себя. Жалеть и плакать будем потом…»

Сразу после трагического известия вдова Дербенева бросилась обзванивать друзей и коллег покойного. За организацию поминок взялась Алла Пугачева. Она поручила своему директору подыскать тихий ресторан, оплатила все расходы (ресторан располагается на Большой Ордынке). Правда, сама быть там не могла – уезжала на два дня на гастроли. Однако на похороны приехать обещала, вырвавшись на пару часов.

Вечером 23 июня тело Дербенева было привезено в храм Знамения иконы Божьей Матери в Переяславской слободе, что возле станции метро «Рижская». Всю ночь над ним читали заупокойные молитвы, а утром 24-го состоялось отпевание. Похоронили поэта на Востряковском кладбище.

ДМИТРИЕВ ИВАН (актер театра, кино: «Мусоргский» (1950), «Белинский» (1953), «Полосатый рейс» (1961) и др.; скончался 26 октября 2003 года на 85-м году жизни).

Несмотря на множество сыгранных в театре и кино ролей, широкому зрителю Иван Дмитриев был знаком прежде всего по роли старпома в комедии «Полосатый рейс». После этого по-настоящему звездных ролей у актера в кино не было. Зато в ленинградском Театре имени Комиссаржевской Дмитриев сыграл целую серию