встречи недовольные. Высоцкий понял, что об этом недовольстве будет сообщено в Москву, но вряд ли сильно испугался: он и раньше не особо сильно боялся вступать в клинч с властью (зная, что имеет влиятельных покровителей наверху), а теперь и вовсе осмелел, почувствовав мощную поддержку еврейской диаспоры, которая имела свои выходы как на здешних, так и на советских либералов.
Зал Квинс-колледжа, который был рассчитан на 2600 зрителей, в тот вечер был заполнен до отказа (стоит отметить, что в этом же зале вскоре будут выступать еще два глашатая советского либерализма: Булат Окуджава и Евгений Евтушенко, причем на выступление первого придут 1600 зрителей, на второго… всего 260, что было закономерно: к тому времени среди евреев уже было широко распространено мнение, что этот поэт — стукач КГБ). Высоцкого пришли послушать представители трех русско-еврейских эмиграций, а также американцы. Вел концерт еврей американского происхождения Барри Рубин, он же переводил песни на английский язык (вернее, не переводил, а лишь передавал их краткое содержание). Всего в тот вечер Высоцкий исполнил 24 песни. Среди них: «Марафон», «Прыгун в высоту», «Милицейский протокол», «Инструкция перед поездкой за рубеж», «Письмо с Канатчиковой дачи» («Дорогая передача…»), «Кони привередливые», «Старый дом», «Моя цыганская», «Охота на волков» и др. Вот как вспоминают о том концерте очевидцы.
М. Поповский: «Зал в Квинс-колледже был переполнен. Мы с женой сидели в хороших рядах — где-то впереди. И вот что нас поразило — Высоцкий был какой-то мертвенный. Дело в том, что когда человек поет со сцены, то, кроме таланта его текста, его музыки и так далее, есть еще и талант исполнения. Талант исполнения предполагает присутствие человека в мелодии, он исполняет то, что он чувствует, что он думает, а этого не было. Я видел лицо отстраненное, бледное, и весь он был какой-то невыразительный. Пел он профессионально, но какое-то неблагополучие в этом лице и в этом облике для нас было…»
П. Вайль: «На концерте Высоцкий вел себя очень по-командному так: резко, жестко, без всякой любезности — и, по-моему, довольно сильно разочаровал публику, особенно на контрасте с Окуджавой, который официально выступал в Штатах с лекциями. Высоцкий был лапидарен очень: „Сейчас я вам сыграю песню…“, „Стоп“, — прекращал овации таким повелительным жестом и голосом. Но пел, как всегда, выкладываясь, насколько я знаю и слышал от других. Он в этом смысле не халтурил…»
Как видим, Петр Вайль не особенно лестно отзывается о Высоцком, что характерно: именно он (в соавторстве с Александром Генисом) написал за несколько месяцев до этих концертов статью о творчестве нашего героя под хлестким названием «Шампанское и палитура» (она была напечатана в Тель-Авиве). В ней, в частности, разбиралась песня «Старый дом» («Что за дом притих…») и писалось следующее:
«Нет здесь недомолвок, намеков, экивоков. Вот она, Россия-матушка. Докатилися.
Горькая, честно увиденная картина… Россия, увиденная русским, своим. Во всем русскоязычном, но многонациональном советском искусстве трудно найти человека с более «русской» душой, чем Высоцкий. На всем, что он делает (хоть и Гамлета в театре), стоит клеймо made in Russia. И как-то непонятно: хорошо или плохо — этот гипертрофированный, обнаженный и болезненный, как заусеница, «русизм» Высоцкого. Но понятно одно: Высоцкий — явление характернейшее. Мода на него приходила уже раз пять и ни разу не уходила.
Высоцкий — это по-настоящему народное искусство в том смысле, что оно идет из глубины национального самосознания, и все, что он творит, растворяется в стране, как свое, родное, от сохи.
Высоцкий как-то сразу нащупал свою тему: русский человек. Кто он, и что из него сделала советская власть. Не теорией, а нутром он нашел те бесчисленные черточки, которые делают человека русским. Он сам такой. Ему и к бабке не ходи — посмотреть лишь в зеркало. И он лепит в сотнях песен русский характер. Вот он — русский на тройке, что любит быструю езду. И несут хрестоматийные кони, привередливые кони — сани, а в них сидит ездок, которому на все наплевать, лишь бы скорее несли, и чтоб пороша в глаза… Русский этот легко узнаваем. И пришел он, пожалуй, не из Мокрого «Братьев Карамазовых», а из Сибири «Угрюм-реки» и «Мой костер в тумане светит» Полонского. Есть в нем купеческая удаль ресторана «Славянский базар». Но главная его черта не выдумана и не списана. Он искренен. Правдив и в высоком, и в низком. Он всегда готов раскрыть душу постороннему, готов на все плюнуть, все святое растоптать, а потом на него молиться. Образ выходит гротескный, карикатурный, но емкий, а главное — правдивый…»
Далее шел разбор других песен Высоцкого («Письмо с выставки», «Смотрины») и делался следующий вывод:
«…Кто это? Неужели тот же русский, что „сыт по горло, до подбородка“, который „взял да уехал в Магадан“? Господи, до чего мерзкая харя высовывается из-за карамазовского плеча. Алкаш, который блюдет основной закон, мразь, нечисть. И это тоже русский. Только изгаженный и опошленный низостью советского быта. Идеологический недоумок, перешедший из „Яра“ в пивную. Жуткая, непролазная жизнь, и ее герой — из тех, что „вином много тешился“. Высоцкий чутко улавливает все мелкие, так незаметные постороннему детали нашей жизни. Он ее знает до последней черточки. И образ его русского двойственен, как герой песни:
Могу одновременно грызть стаканы
И Шиллера читать без словаря.
Вот тот настоящий конфликт, который должен питать его творчество и часто делает его песни настоящими стихами — Россия и СССР. Русский и советский. Шампанское и политура…»
Как видим, песни Высоцкого (не все, конечно, но многие) весьма эффективно использовались евреями-антисоветчиками в своих целях — представлять Россию, СССР премерзкой страной, «запоротым проектом». И вывод под эти песни выдавался соответствующий: из этой Богом забытой страны надо немедленно бежать сломя голову, поскольку везде лучше, но только не в ней. Хотел ли сам Высоцкий подобного эффекта? Вполне вероятно, что и так, ведь называл же он иной раз в частных разговорах Советский Союз «сраной страной». Видимо, его еврейская половина еще в молодости победила русскую и сделала его одним из самых ярких обличителей русского вообще. Слушая иные его песни, иной раз даже ловишь себя на мысли: как же он ненавидит русского в себе. Бьет его беспощадно, талантливо, иступленно. Видимо, за то, что русский изменил себе и «прогнулся» под советского. Стал «совком». Но ведь и евреи тоже «прогнулись». Почему же про них ни гу-гу? Да потому, что восхождение Высоцкого к славе началось в начале 60-х, когда многие советские евреи уже стали «разгибаться» и проклинать недавно любимую ими Советскую власть. За что и заслужили от Высоцкого благодарности — почти полного отсутствия какой-либо критики в свой адрес в его песнях. Все удары его сатиры, сарказма и иронии должны были сполна получить русские.
Самое интересное, но последние и сами непротив были лечь под этот «высоцкий бич». В противном случае вряд ли бы он стал кумиром большинства из них. Высоцкий стал выразителем большей части нового поколения жителей СССР, которое пришло на смену предыдущему — военному. То было поколением пассионариев, гордившимся своей родиной и национальностью. Это поколение вряд ли бы потерпело уничижения себя. Следующее поколение было уже иным: в большинстве своем это были омещанивщиеся жлобы, которые готовы были плясать под дудку в руках тех же евреев, полагая, что они умнее, талантливее их и, значит, могут привести их к более «светлому завтра». Они позволяли смеяться над собой, не понимая, что этот смех отнюдь не добрый, а издевательский, что с этим смехом никакого «светлого завтра» у них не будет, а будет рабство, самое сильное из тех, которое когда-либо над ними довлело. Виновата ли в этом Советская власть? Без сомнения. Виновата в том, что русская ее часть так и не смогла изобрести нечто эффективное, сделать так чтобы люди слушали их «дудку», а не чужую. Все-таки дудочники с противной стороны (и те, кто ими управлял) оказались более талантливыми, потому и смогли повести за собой большинство людей.
Задумаемся, почему шеф КГБ Юрий Андропов «крышевал» Высоцкого и так рьяно боролся с диссидентами-«русистами»? Ведь и тот и другие, казалось бы, выполняли одну миссию: пытались поднять самосознание русских. Но, видимо, то, как это делал Высоцкий Андропову было более выгодно. Он видел, что природная злость Высоцкого растет день ото дня, поэтому специально аккумулировал ее и направлял в выгодное для него русло: чтобы сатира певца не поднимала «русский дух», а наоборот, «опускала» его, делала его уязвленным и вечно кающимся. И все это под видом борьбы за подъем русского самосознания. Гениальная разводка руководителя советских спецслужб.
И все же, как говорится, нет худа без добра: иному народу надо «окунуться в черную грязь», чтобы потом не быть столь доверчивым и уже в следующий раз не дать облапошить себя столь легко.
Но вернемся к хронике событий начала 79-го.
