меня спас Володя. Он окружил меня самой настоящей отцовской заботой. Он помогал абсолютно во всем — рассказывал, показывал, объяснял, что к чему и как, знакомил с людьми, делал все, чтобы я чувствовала себя уверенно и естественно. Хотя он сам, как я сейчас понимаю, очень волновался и чувствовал себя совсем неопытным в режиссуре и ему самому нужна была надежная поддержка. Но виду он, конечно, не подавал. Был очень собран, доброжелателен ко всем членам съемочной группы. Здорово Володе помог Сергей Юрский. Он как изумительный профессионал, как заправский режиссер, держал всю группу в своих руках, никому не давал расслабиться, халтурить, следил, чтобы каждый был на своем месте.
Сняли эпизод очень быстро — и сняли, по-моему, совсем неплохо, но когда вернулся Станислав Сергеевич и посмотрел отснятый материал, то остался ужасно недоволен. Они жестко и откровенно разбирали с Володей по косточкам весь эпизод. Станиславу Сергеевичу не нравилось все — как я хожу, как я говорю, как и во что меня одели. Не знаю почему, но больше всего раздражал его платок, который был накинут мне на плечи. А ведь Володя просил снять этот платок. Но я сказала, что в нем мне как-то уютнее, и он настаивать не стал, а только улыбнулся: «Ну, раз тебе уютнее…»
После съемок я вышла на пустынный, неуютный двор одесской киностудии. Было так тоскливо и одиноко, такое чувство, что все тебя бросили, забыли… Вдруг я услышала замечательный теплый голос Володи:
— Сколько можно тебя ждать? Проголодалась, наверное? Пойдем, пообедаем.
И мы поехали обедать. Но сначала заехали в гостиницу, потому что он должен был позвонить Марине в Москву. Полчаса они разговаривали. Говорил он замечательно. Нежно, с юмором. Я больше никогда и нигде не слышала такого трогательного разговора. А потом спустились в ресторан. Володя сел лицом к залу:
— Смотри, сейчас меня начнут узнавать.
— Так давай поменяемся местами.
— Сиди-сиди…
Но так никто и не подходил. Я вижу, что Володя начинает нервничать. Наконец к нашему столику подошел парень:
— Извините, вы — Высоцкий? — У Володи в тот момент было такое трагическое, страдальческое лицо… Он только устало отмахнулся от парня…
Когда Станислав Сергеевич уезжал в Германию, он наказал непременно купить Сереже (сын Каревой и Говорухина.
— А те штаны повезешь Сереже. К вечеру они успеют высохнуть.
Я, естественно, начала отказываться, но он и слушать не хотел.
— Это подарок Сергею от нас со Славой. И не говори больше ничего — зря я, что ли, стирал их всю ночь?..»
В Одессе Высоцкий пробыл до 21 июня, после чего вернулся в Москву. На следующий день в Театре на Таганке состоялась премьера нового спектакля-концерта — «В поисках жанра». Он состоял из отдельных номеров с участием актеров театра, в числе которых были Владимир Высоцкий (он исполнял несколько своих песен), Валерий Золотухин, Леонид Филатов (читал свои пародии) и др.
22 июня Высоцкий играет в «Павших и живых», на следующий день — в «Гамлете».
25 июня, отыграв в спектаклях «Вишневый сад» и «Антимиры», Высоцкий снова вылетел в Одессу, чтобы продолжить съемки фильма «Место встречи изменить нельзя». Режиссер- постановщик фильма Станислав Говорухин по-прежнему находится в ГДР, и бразды правления на съемочной площадке все так же принадлежат Высоцкому. Он вызывает в Одессу актера Александра Белявского, которому предстоит сыграть роль злодея — бандита Фокса.
Как уже говорилось, первоначально на эту роль был утвержден другой актер — Борис Химичев, но он в итоге не подошел. Говорухин счел, что Химичев не подходит своей фактурой — он из современного времени (вскоре Химичев это прекрасно докажет, сыграв главаря банды в фильме «Сыщик»). Когда кандидатура Химичева отпала и требовалось как можно быстрее найти нового исполнителя (съемки-то уже шли), Высоцкий вспомнил про Александра Белявского. Но, как оказалось, у того на лето были совсем иные планы. Он получил шесть соток в деревне Ершово и собирался их благоустраивать. Его голова была полна заботами о том, какой забор он поставит, где разместить туалет и т. д. По его же словам:
«Я ставил забор, что-то копал, достраивал и так далее. Крестьянствовал от зари до зари, соседи мне кричали: „Трактор, отдохни!“ И вот однажды к моему участку подъезжает на велосипеде какой-то парень и спрашивает: „Белявский?“ Я говорю: „Да, Белявский“. А он: „Давай два рубля!“ Прикидываю: бутылка водки стоит три двенадцать. А тут всего два рубля. Парень на велосипеде, до сельмага — полтора километра, а для полного счастья сто граммов никогда не помешает… Я вручаю ему эти два рубля, а он мне взамен… дает телеграмму из Одессы: „Надеемся на вашу отзывчивость, предлагаем роль Фокса в фильме „Эра мелосердия“. Верим, что не откажетесь ввиду нашего давнего знакомства. Директор картины Панибрат“ (потом я выяснил, что Панибрат — это женщина). Я размышляю. Одесская киностудия. Детектив. Сколько их было. Чего это я полечу, когда у меня еще забор не закончен? А приемы у нас, актеров, есть испытанные, как отказаться так, чтоб не обидеть съемочную группу. Доберусь до деревни Ершово, там есть телефон. Закажу разговор с Одессой и выясню, мол, кто у вас из артистов снимается? Скажут, к примеру: „Тютькин!“ А я на это — а, у вас Тютькин снимается! Ну извините, господа! Я с этим человеком ни в одной картине! Давайте в другой раз. Но после ответа я стоял как громом пораженный. Оказалось, что в фильме снимаются Высоцкий, Юрский, Конкин, Куравлев, Джигарханян. Я решил, что мое сельское хозяйство не пострадает, и вылетел в Одессу…»
С 26 июня в «Месте встречи…» начали снимать эпизод, где Шарапов допрашивает Фокса. Помните, последнего выловили из реки и привезли на Петровку, 38, чтобы расколоть на убийство Груздевой. А он идет в несознанку: мол, ничего не знаю, никого не убивал. И Шарапов применяет хитрый прием: под видом сличения почерка вынуждает Фокса написать записку-пароль своим подельникам, чтобы с ней проникнуть в банду. О том, как проходили съемки, рассказывает все тот же А. Белявский:
«Утром я пришел на съемочную площадку. Съемки должны были начаться со сцены допроса пойманного Фокса. Я сижу уже загримированный. Мне нарисовали какие-то царапины на лице, можно идти в павильон репетировать. А я сижу, смотрю в зеркало „на этого“ (в отражении), хочу сказать себе, мол, я Фокс, — и не могу! Вижу в зеркале Сашу Белявского! Думаю, дай-ка я себе лицо изменю. Прошу у гримерши кусочек ватки, кладу за щеку, как будто опухоль. Противно! А дело было летом. Июнь месяц, вишня в Одессе поспела, все наварили вишневого варенья. Вижу, девочки, закончив свою работу с гримом, уселись пить чай именно с вишневым вареньем. Взял ватку, как следует извозил ее в варенье и засунул в рот. А варенье жидкое, если на вату надавить языком, то будто кровь по подбородку течет! Хорошо! Уже есть за что зацепиться! И я на допросе был занят в основном тем, что представлял последствия „ментовской“ выволочки. Ведь я там то ли ударился, то ли меня побили. И я полез языком к этой ватке, надавил на нее и чувствую, что у меня из края рта потекло что-то. Я пальцем дотронулся, смотрю — вроде как кровь. Но Фокс-то себя уважает! Ну, не об себя же! Правда? Я взял и об стол следователя со смаком промазал, украсил ему стол. Это не репетировалось, не искалось. Это произошло. Это было так неожиданно. И это вошло в фильм…
После выхода картины ко мне будут подходить люди и спрашивать, мол, сидел? Я честно буду отвечать, что нет. А они не поверят и напомнят про кровь на столе следователя…»
1 июля Высоцкий играет в театре в «Десяти днях…», 2-го — 3-го — в спектакле-концерте «В поисках жанра», 4-го — в «Павших и живых» и «В поисках жанра», 5-го — в «Гамлете».
Тем временем Станислав Говорухин вернулся на родину и первым делом отсмотрел весь материал, который в его отсутствие снял Высоцкий. Увиденное режиссеру понравилось. По его же словам: «Съемочная группа встретила меня словами: „Высоцкий нас измучил!“ Шутка, конечно, но, как в каждой шутке, тут была лишь доля шутки. Объект, рассчитанный на неделю съемок, был „готов“ за три или четыре дня, он бы,
