заменив их представителями союзных республик. Это было вызвано не только тогдашней ситуацией в большой политике (советско-израильским противостоянием), но и тем, что происходило в политике внутренней (в 72-м отмечалось 50-летие образования СССР). Из всех артистов-евреев в той же эстраде остались Иосиф Кобзон и Эдуард Хиль, причем первый считался наиболее одиозным — он пел песни про партию и комсомол. Высоцкому это, видимо, не очень нравилось, поэтому в свою песню он вставил фамилию именно этого певца. Впрочем, там фигурировал еще один эстрадный исполнитель — Муслим Магомаев, которые «поет в КВН». Этого исполнителя тоже показывали по ТВ не менее часто, чем Кобзона, и в его репертуаре также имелись песни гражданско-патриотического звучания, которые он исполнял с неменьшим пафосом, чем Иосиф Давыдович. Вспомним, как Высоцкий не любил В. Маяковского за его «советский патриотизм» (даже критиковал его за это в спектакле «Послушайте!») — и все станет понятно.

Кстати, вполне вероятно, что песня Высоцкого родилась под влиянием очередной антеврейской чистки, устроенной Лапиным на ТВ. Именно тем летом (в августе) он волевым порядком закрыл упомянутую передачу КВН, поскольку она находилась под влиянием еврейского лобби (впрочем, как и сегодня, для чего достаточно посмотреть на жюри, сплошь состоящее из людей именно этой национальности), а также способствовал уходу из передачи «Кинопанорама» ее ведущего (с 64-го года) кинодраматурга Алексея Каплера (это про него Высоцкий пел в своих «Антисемитах»: «пострадавший от Сталина Каплер»).

В «Жертве телевидения» Высоцкий не случайно пригвождает к позорному столбу именно те передачи, которые были наиболее любимы простыми зрителями, но вызывали скепсис у либеральной интеллигенции: «А ну-ка, девушки!» (там «все в передничках, — с ума сойти») и «А ну-ка, парни!» (там «стреляют, прыгают, — с ума сойти!»). Кроме этого, его сарказм выливается на американского борца за гражданские права, коммунистку Анджелу Дэвис, которая в августе того же 72-го впервые приехала в Москву с дружеским визитом (за нее герой песни заступается, находясь уже… в психушке), «ударников в хлебопекарне», которые «дают про выпечку до десяти» (хотя сам Высоцкий хлебушек наверняка кушал ежедневно). Изрядную долю скепсиса автор изливал также на другой телепродукт из разряда массового: телесериалы, которые именно с начала 70-х были поставлены на поток (только не надо этот «поток» сравнивать с сегодняшним: тогда все-таки действовал принцип «лучше меньше, но лучше»).

Кстати, высоцковеды до сих пор спорят, какой именно из сериалов имел в виду Высоцкий в своей песне («Фильм, часть седьмая…»). Кто-то, к примеру, утверждает, что это английский телефильм «Сага о Форсайтах» — самый продолжительный сериал того времени, включающий в себя 26 серий. Но это вряд ли, поскольку данный сериал был показан по советскому ТВ два года назад — в июле 1970 года. На мой взгляд, это скорее два других, более свежих сериала, которые демонстрировались по ЦТ либо за пару месяцев до написания песни, либо непосредственно во время оного.

Первый сериал — «Тени исчезают в полдень», премьера которого состоялась в середине февраля 72-го (два месяца спустя состоялся его повтор). Он как раз состоял из 7 серий и на тот момент оказался самым длинным советским телесериалом (все остальные укладывались в 4–5 серий). Учитывая, что фильм был снят по одноименной книге Анатолия Иванова, который принадлежал к «русской партии» (крыло почвенников) и именно в том году возглавил журнал «Молодая гвардия» (которому Высоцкий иной раз оппонировал в своих песнях), можно предположить, что наш герой именно этот сериал и зашифровал в своем произведении: дескать, фильм так себе — «можно поесть».

Второй сериал — польский шпионский боевик «Ставка больше чем жизнь», который был показан в середине августа. Он включал в себя 18 серий и был одним из самых длинных в ряду зарубежных телефильмов.

Отметим, что в первом варианте песни вместо строчек о сериале были другие, от которых Высоцкий в итоге отказался. Вот они:

Судя по всему, отказ от этих строк был мотивирован политическими соображениями. Дело в том, что в том году в советских СМИ стала набирать обороты кампания, которая должна была несколько приостановить отъезд евреев из страны. Первое, что сделали советские власти в рамках этой кампании: 3 августа 72-го выпустили в свет Указ Президиума Верховного Совета СССР «О возмещении гражданами СССР, выезжающими на постоянное место жительства за границу, государственных затрат на обучение», в соответствии с которым предписывалось взимать: в зависимости от категории вуза — от 3600 до 9800 советских рублей. Правда, указ этот продерждался недолго: стоило только восстать против него международному сообществу (подстрекаемому евреями), как тут же советское руководство пошло на попятную, что только увеличило отток евреев: если год назад их уехало 13 тысяч, то в 72- м — уже 32 тысячи.

Другой барьер против еврейской эмиграции был воздвигнут в идеологической сфере. В советских СМИ стали выступать те отъезжанты-евреи, кто сначала уехал из страны, а затем обратно в нее вернулся. Цель выступлений была одна: отговорить как можно больше евреев от желания покинуть СССР. Высоцкий таких отговорщиков, судя по всему, не уважал, коли вставил одного из них в свою сатирическую песню. Правда, затем эту строку убрал, понимая, что она может вызвать серьезное неудовольствие властей. В итоге ее место заняла строчка про долгоиграющий сериал.

На мой взгляд, в этой песне, как и в большинстве других, пером Высоцкого больше двигала его еврейская кровь, чем русская. Он подвергает высмеиванию все то, чему массовый зритель отдает предпочтение. Здесь на память приходят строчки из записных книжек А. П. Чехова, датированные 1897 годом:

«Такие писатели, как Н. С. Лесков и С. В. Максимов, не могут иметь у нашей критики успеха, так как наши критики почти все — евреи, не знающие, чуждые русской коренной жизни, ее духа, ее формы, ее юмора, совершенно непонятного для них, и видящие в русском человеке ни больше ни меньше, как скучного инородца…»

Другой известный литератор той поры — Александр Блок — в своей статье «Ирония» называл иронию (а именно она присутствует во многих песнях Высоцкого) болезнью, которая сродни душевным недугам: она «начинается с дьявольски-издевательской, провокаторской улыбки, а кончается — буйством и кощунством».

Вообще еврейская тема в том году была настолько широко представлена в советских СМИ (а через них и во всем обществе), что это подвигло Высоцкого на написание сразу двух произведений на эту тему (подобное с ним не происходило восемь лет — с «Антисемитов»). Речь идет о песне «Мишка Шифман» (одной из самых заметных в юмористическом блоке песен Высоцкого) и стихотворении «Наш киль скользит…». Начнем с первой.

Читатель наверняка помнит, о чем шла речь в песне. Советский еврей Мишка Шифман хочет уехать в Израиль, но поскольку одному ехать несподручно, он подбивает на это дело своего друга — чистокровного русского (с примесью малой доли татарской крови). Итог их похода в ОВИР оказался неожиданным: русского в Израиль пускают, а еврея — нет. А все потому, что «Мишка пьет проклятую». Песня уморительная, и евреи в ней представлены достаточно иронично, но не зло. Единственное исключение — министр обороны Израиля Моше Даян, который удостоился в песне сразу нескольких нелицеприятных прозвищ: «сука одноглазая, агрессивный, бестия, чистый фараон».

Что касается стихотворения «Наш киль скользит…», то в нем отсутствует какая-либо ирония, и даже более того — в нем Высоцкий высказывает свое отрицательное отношение к отъезду своих соплеменников из СССР. И, обращаясь к последним, которых он называет «милыми евреями», констатирует следующее: