«ауди» с откидным верхом, машины не оказалось возле дома, когда я к ней приехал, и не было в гараже, когда я уезжал. Все говорит о том, что в «ауди» уехал убийца.

– А как он прибыл, пешком?

Я пожал плечами:

– У меня даже нет лицензии. В этом округе вы отвечаете за порядок.

Глаза Джерати вспыхнули гневом. О'Салливан слегка улыбнулся. Взяв в руки мое заявление, он постучал им по столу.

– Мы говорили с ночным портье в гостинице и с миссис Престон из Фэйган-Виллас. Они подтвердили ваши слова. И, конечно, у нас есть сообщение, которое Линда послала вам на мобильник.

– Он и сам мог себе его послать, – подсказал Джерати.

Я переводил глаза с одного на другого.

– Ты прав, – сказал я Джерати. – Я доехал от дома Бёрк до Линды за четыре минуты. Когда я туда приехал, она была уже мертвой. Но могла быть живой. И я мог ее задушить как раз, когда услышал звуки сирены полицейских машин. Теоретически я подозреваемый. Но ведь это не похоже на правду, согласен?

– Что ты можешь рассказать нам о смерти Питера Доусона? – спросил О'Салливан.

– Все, что я выяснил, я рассказал сержанту Доннли.

– Это полная чушь, – рявкнул Джерати.

Какое-то время посидели молча. Я не знал, почему Джерати настроен против меня; и как понимать страдальческое выражение лица О'Салливана: то ли его смущала грубость Джерати, то ли он сосредоточился на решении этой непростой задачи… И вдруг меня осенило.

– Кто позвонил в полицию? – спросил я. – Вы знаете?

– Звонок был анонимным.

– Когда позвонили? До того, как она послала мне сообщение?

Джерати и О'Салливан обменялись взглядами.

– Значит, я правильно понял – до того? Значит, сообщение отправила мне вовсе не Линда. Его послал убийца. Потому что кто еще мог знать об убийстве? У нее в доме никого не было. Допустим, позвонил бы сосед с жалобой, что Линда слишком быстро ездит. Но по этому поводу не приедут полицейские машины с сиренами, согласны? А ее задушили, так что не было слышно ни выстрелов, ни криков.

Джерати не собирался сдаваться:

– Это означает, что ты мог сам послать сообщение с мобильника Линды Доусон на свой.

– Понятно, значит, я позвонил в полицию анонимно и торчал там в ожидании, пока меня заберут. Тот, кто послал мне сообщение, хотел подставить меня как убийцу.

– А может, ты поспорил с кем-то, – не уступал Джерати. – Может, побился об заклад, что выкрутишься, именно потому, что все обстоятельства так похожи на сфабрикованные. Может, ты настолько хитер, что сам себя перехитрил, мистер Крутой Уокер из Лос-Анджелеса.

Я посмотрел на него. Он не отводил глаз, на лице его застыла усмешка, в которой смешались издевка и сатанинская радость. У него это получалось талантливо.

– Я хочу попросить тебя сдать паспорт, пока идет следствие, – сказал О'Салливан.

– На неопределенный срок?

– Да нет, следствие ведь не будет тянуться бесконечно.

– Конечно, почему нет?

Сержант полиции Джерати встал и с улыбкой протянул руку, как будто мы только что играли в сквош, теперь эта трудная партия закончена, и мы снова друзья. Потом выставил вперед кулак с торчащим указательным пальцем, как пистолет, и прицелился в меня.

– Не забудь, тебе довольно скоро надо подавать заявление на получение лицензии. Учти, они очень разборчивы, когда решают, кто может быть частным детективом. Очень разборчивы.

И, дергая средним пальцем, как будто спуская курок, он сделал вид, что стреляет мне в лицо.

В отделе охраны мне вернули мобильник. Полицейский в форме пригнал мой автомобиль от дома Линды; теперь он собрался сопровождать меня домой, чтобы забрать паспорт. Вышли на стоянку. Шел дождь, мы побежали к своим машинам. На пассажирском месте в моем «вольво» сидел Дэйв Доннелли. Он вручил мне большой коричневый конверт.

– Это записи телефонных разговоров. Все обошлось, Эд?

– По-моему, да. Спасибо. А у тебя? Ты не возражаешь, что чужие суются в твое расследование?

– По крайней мере, дело сдвинется с места, и Кейси окажется в дерьме, когда станет известно, что он препятствовал расследованиям всех дел о смерти Сеозама Маклайама и Питера Доусона.

– Я думаю, даже ему не удастся доказать, что Линда Доусон сама себя задушила.

Дэйв посмотрел на меня с удивлением:

– Ты провел с ней ночь. Это что-то серьезное?

– Не хочу об этом говорить, – буркнул я, отрицательно покачав головой.

– Ну, прости. – Дэйв явно был рад, что мы не будем больше обсуждать эту тему. – Если в итоге Кейси уйдет, для меня это обернется к лучшему: Рид повысят, а я займу ее место. Стану наконец инспектором полиции, причем не раньше положенного срока. Да я не обижаюсь, хотя мне уже лет пять назад должны были присвоить это звание.

Дождь лил как из ведра. Я подумал, что «дворники» на такой старой машине могут не сработать, эту мелочь Томми вполне мог упустить. И все-таки я включил их и понял, что недооценил машину и Томми: они щелкали, как вязальные спицы, но обязанности свои выполняли. Я передал Дэйву разговор с О'Салливаном и Джерати. Но я не сказал ему о том, что у Халлиганов были контакты с Доусонами, и о том, что нашел Томми и отослал его из страны.

Полисмен, которому предстояло сопровождать меня, замигал фарами с другой стороны стоянки. Я сказал Дэйву, что мне, пожалуй, лучше отправляться, он кивнул, но не шевельнулся.

– Эд, у меня новость, не знаю, хорошая или плохая, – думаю, ты бы хотел получить все это в упаковке на блюдечке, но… – короче, мы установили личность трупа из бетона: у портного Фитцхью с Кейпл-стрит сохранились записи тридцатилетней давности. Это не твой отец, этот человек проживал недалеко от Южного шоссе. Его звали Кеннет Кортни.

Я отдал полицейскому паспорт и подождал, пока он уедет, потом стал смотреть через кухонное окно на дождь. Он лил на прогнившие карнизы, сверкающие капли отскакивали от каменных плит дорожки. Дождь поливал пожухшую от недавней жары траву; с твердых зеленых яблок, висевших на деревьях, начисто смыл пыль, которая накопилась за долгую засуху. Ребенком я думал, что деревья мужского и женского рода должны расти рядом, чтобы их ветви в какой-то день соприкоснулись. Теперь я так не думал. Все сильнее чувствовался запах Линды: смесь грейпфрута и сырого мускуса, опьяняющий сладко-соленый пот… Мне все хотелось обернуться и увидеть ее, у меня в голове не умещалось, что она больше не придет. Никогда. Наконец, я вышел под дождь и встал между яблонями, пока не перестал ощущать все запахи – кроме аромата размякшей земли и мокрого камня. На это ушло много времени.

Наконец я вернулся в дом. Принял горячий душ, оделся. Небо потемнело; казалось, наступил ноябрь. Я тщательно просмотрел записи телефонных разговоров Питера Доусона. Обратил внимание на два обстоятельства: первое – звонок с мобильника на номер Джорджа Халлигана в 21.57 в четверг – в тот вечер, когда Питера в последний раз видели живым. Это был его последний звонок. Второе: высветились цифры 3459 – последние цифры номера, начинавшегося с 086, по этому номеру Питер неоднократно звонил в прошлом месяце, последний раз – за два дня до смерти. Я поискал его среди номеров, которые собрал на своем мобильнике, но там такого не оказалось. Тогда посмотрел надпись, нацарапанную на обратной стороне обрывка фотографии моего отца и Джона Доусона, и прочитал: «…ма Кортни 3459».

Я набрал этот номер и нарвался на автоответчик: молодой женский голос с явным дублинским акцентом назвал себя Джеммой и попросил оставить имя и номер, что я и сделал. Когда отключился, то