стараясь не увязнуть в болотистой жиже, и так – пока не добежала до того места, где обрушилась стена. Там образовался лаз. Мы перелезли через гранитные глыбы и кучи битого стекла и очутились на мягком склоне, покрытом сухим папоротником и сосновыми иголками. Пара шагов вниз, и можно укрыться под темным покровом соснового леса. Мы спустились еще ниже, и вдалеке стали видны мерцающие серо- голубые полоски. Я понял, где мы очутились и где были до этого. Это Каслхилл, а сосновый лес, ведущий к морю у Бэйвью, дом и сарай, где меня держали, принадлежали Джону Доусону.

Мы прошли примерно сто шагов, потом вскарабкались на крутой хребет, поросший можжевельником, прошли еще немного по направлению к тропинке у обрыва. Одна тропка вела к дороге, другая – к железнодорожным путям, а ниже был крутой спуск к воде. Наступила ночь, и над искрящимся темно-серым морем мерцала луна. Линда обернулась и посмотрела на меня.

– Ах, Эд, – сказала она, – ты пришел за мной.

Она притянула меня к себе, я чувствовал ее слезы на шее. Ее лицо было запачкано кровью, я попытался вытереть, но она замотала головой и поцеловала меня. Ее язык резко проник в мой рот и ласкал мои сломанные зубы, поврежденные десны. Было больно, но это того стоило. Линда снова посмотрела на меня и улыбнулась, ее губы были почерневшими от крови, почти как лепестки роз на ее платье.

– Куда мы можем пойти? – спросила она.

– Не знаю. Я даже толком не понимаю, что произошло.

Позади нас захрустел можжевельник, что-то зашуршало в папоротнике, может, это была крыса или кролик, а, может быть, существо поопаснее. В глазах Линды промелькнул страх.

– Эд, надо идти дальше. Куда мы можем пойти?

– Мы недалеко от твоего дома.

– Ты что, с ума сошел?

– Нет, – сказал я.

Мы пробежали по тропинке вдоль обрыва почти полкилометра, потом добрались до начала карьера. Линда остановила меня.

– И что теперь делать? Просто стереть грязь с лица и идти дальше?

– Почему бы и нет, – ответил я.

– А тебе не кажется, что они будут следить за моим домом? – спросила Линда.

– Мы не идем к тебе домой.

И я стал утаптывать грязь, пробираясь к дороге, в надежде, что красная «ауди» Линды все еще там. Так и было.

– У тебя есть ключи? – спросила она.

Я проверил карманы: телефон, ключи, бумажник, мелочь, даже двадцать штук баксов в коричневом конверте – все было на месте. Может быть, Толстяк предпочитал грабить людей после того, как их убивал.

Я передал ключи Линде. Она открыла дверцу, повернулась ко мне и расплакалась.

– Все хорошо, – сказал я, – все хорошо.

– Ах, Эд, не хорошо, – сказала Линда, – и никогда не будет хорошо.

Она посмотрела на карьер.

– Нам нужно уехать отсюда. Они, наверно, нас уже ищут.

– Линда, что делал Толстяк Халлиган в доме Джона Доусона?

– Я расскажу тебе все, раз уж нам по пути. Ты можешь сесть за руль? Я все еще чувствую слабость из-за той дряни, которой они меня пичкали, – сказала она, – я ведь постоянно ее пила. Ты хорошо видишь?

– Одни глаз у меня видит, – ответил я, – но мне надо заехать домой и привести себя в порядок.

– Нельзя. Они будут следить и за твоим домом тоже.

– Но я не могу никуда ехать, посмотри на меня.

– Я приведу тебя в порядок, поехали.

Мы сели в машину и поехали к Бэйвью, там остановились за деревьями позади спортивной площадки.

У Линды было несколько косметичек, разбросанных по всей машине. В одной она нашла вату, достала из отделения для перчаток наполовину пустую бутылку водки «Столи-лимон», вытерла мне лицо. Было невыносимо больно, но и хорошо, потому что следы побоев, нанесенных Халлиганом, стирались с меня. Линда смеялась каждый раз, когда я морщился.

– Ты в порядке, – сказала она. – Глаз заживет, и я не думаю, что эту рану надо зашивать, все зарастет само собой. Но все же доктор не помешает, стоматолог, например.

Она дала мне бутылку, я прополоскал рот и выплюнул кровь и крошку от зубов на дорогу. Тут же почувствовал невыносимую боль и сделал большой глоток из бутылки, чтобы ее заглушить.

– Непременно нужно к дантисту, – сказала Линда.

В серебряной сумочке с блестками она нашла упаковку «Нурофен плюс» и дала мне четыре таблетки. Я запил их водкой и отдал ей бутылку. Линда сделала большой глоток и облизала свои мокрые блестящие губы. Я снова почувствовал ее запах, сильный запах грейпфрута, пота и дыма. Линда взяла мою руку и положила себе на грудь, я чувствовал, как она поднимается и опускается, слышал, как шуршало ее платье, когда она заерзала на сиденье и раздвинула ноги. Я ощутил ее горячий язык, когда она зашептала мне что- то на ухо.

Мы ехали на юг, а потом на запад – мимо шахт по добыче свинца, сквозь густой сосновый лес, пока не оказались в горах. Мы взбирались так высоко, как только могли, по дорогам, где можжевельник и папоротник сменили топь и неглубокое болото, расположившиеся в тени коммуникационных башенок, усеявших вершину самой высокой горы. Мы стали целоваться в машине, срывая одежду друг с друга, хрипя от неистового желания, но было слишком жарко и тесно, поэтому мы вышли из машины. Я сел на капот, а Линда на меня. Я видел огни города под нами, через плечо Линды, двигающейся вместе со мной в темноте, чувствовал, как огни пульсировали в тумане, когда я вошел в нее, и она вскрикнула. Мы оставались в таком положении так долго, как могли, пока, сигналя, мимо не проехал белый фургон. Его неотесанные пассажиры весело выкрикивали непристойности из окон. Мы оделись и закурили в угрожающем безмолвии ночи. Сначала Линда не хотела говорить, и я не заставлял ее, не хотел разрушать то, что между нами произошло. Поэтому мы молча сидели на капоте и смотрели на город, расстилавшийся внизу, на горячие потоки тепла и света, которые, как кровь, текли по его артериям.

Наконец, Линда заговорила тихим спокойным голосом.

– Это не было похоже на похищение, – сказала она. – И, ей-богу, не нужно было давать мне транквилизаторы. У Барбары есть свой доктор, который достанет ей все, что она пожелает, он кормил меня ими ложками. Но постепенно после валиума он стал давать что-то более сильное, я не знаю, что именно. Поэтому им не надо было меня запирать или делать что-то в этом роде. Хотя казалось, что постоянно кто-то был рядом, наблюдал за мной. А в тот вечер – нет. Я вышла из дома, вдохнула немного свежего воздуха, вдруг услышала шум, доносившийся из сарая, открыла дверь и увидела тебя.

Мы подъехали к гостинице, которую знала Линда, где милый персонал, казалось, уже привык к тому, что она приезжала туда в позднее время с незнакомыми мужчинами. Опрятный менеджер со странной манерой, характерной для Дублина, позвал Вэл, отвел ее в сторону, они обнялись и выразили свое сочувствие, потом засмеялись. Вэл бросала на меня оценивающие взгляды. Пока мы поднимались на лифте, я закрыл отворотами пальто мою залитую кровью рубашку. Линда сказала, что Вэл позаботится о том, чтобы прислали чистое пальто. Вскоре нам подали еду: стейк, сандвичи, салат с тигровыми креветками и тайской приправой, бутылки с ледяным пивом «Старопрамен». Все было неплохо организовано, поэтому я почувствовал непреодолимое желание тут же все съесть.

– Часто сюда приезжаешь? – спросил я и почти вздрогнул оттого, как неприятно прозвучал мой голос.

– Приезжаю, когда хочу, – ответила Линда, – или, по крайней мере, приезжала, когда был жив мой муж.

– Но ты не приводила его сюда?

– Нет, Эд, я приводила других мужчин. Это было тогда. Сейчас может быть по-другому. Это зависит от тебя, так же как и от меня.