— Дина, никто тебя никуда не тянет. Ты вольна в выборе и я думаю: те обстоятельства, которые произошли, и те деньги, которые ты имеешь, помогут тебе в дальнейшем.

Дина подняла на Руса глаза, полные слез. — Ты не понимаешь, что я хочу остаться с тобой? Рус словно упал с облаков на землю. Непонимающе посмотрел на девушку.

— Дина, я отшельник. Не сейчас-завтра меня пристрелят. Зачем я тебе?

— И меня пусть стреляют.

— Не надо так. Нельзя жизнь делать искусственную: искусственно прекращать. Кто детям поможет? — А кто тебе поможет?

— Мне не должен кто-то помогать. Я не принадлежу к людскому сословию.

— Зачем ты сам себя обманываешь: ты человек. Рус промолчал, далеко думая о чем-то своем. — Ты сам лицемер: бросаешь детей. Кто им поможет, когда снова бандиты придут.

— Не должны появиться, раз мистер приказал.

— Ты же сказал, что он не контролирует обстановку.

— Это он в отношении меня не контролирует. Я вне закона. А вы? Вы — граждане Бразилии. Правительство обязано вас защищать. На вашей стороне общественность. — А куда ты сейчас пойдешь?

Приют теперь твое самое безопасное место.

— Мне пора покидать город.

— Так не сейчас же. Пережди три-четыре дня, пока все успокоится. Документы закажешь.?

— Вокруг меня это все уже успокаивается много лет.

'Чего это я разболтался?' — зло на себя подумал монах, размышляя и приходя к выводу, что некоторое время можно будет побыть в приюте.

Малыши помогут выяснить обстановку на выездах из города. И хоть он, как по звездам, предугадывал свое личное будущее, эта робкая очаровательная девочка нравилась ему, и в душе он не торопился оставлять город, прикидывая свои возможности скрытно перебраться в Рио-де-Жанейро.

— Хорошо, Дина, — вслух согласился Рус, — вечером я появлюсь в развалинах. Скажи Хосе и Хуану, чтобы они присмотрели за местностью.

Дина засияла светлой лучезарной улыбкой, подскочила к Русу, прикоснулась губами к его небритой щеке.

— Теперь ты человек, — весело проворковала она и побежала к приюту.

— Уважаемый сеньор полковник, я прекрасно знаю и предугадываю все ваши трудности. Сам подчиненный И в вашей шкуре не один год нахожусь.

У меня такие же чистоплюи начальники. Такие горе карьеристы, как ваш Маккинрой, никогда не дадут нам развернуться в полную силу своих творческих возможностей. Для них лучше, чтобы мы гибли смертью храбрых. Так что он? Что мы сами не можем? Можем. И пусть он знает Что он нам сделает? След размажет? Пусть размажет. Пусть плюет и топает со злости ногами. Он фигура при президентах и министрах. А на нашем среднем уровне Какое право он имеет нам приказывать? Я, что, не злой?

Я сам видел, как эти недоумки монахи незаконно избивали наших парней на нашей территории. Сволочи. Карабинеров даже били. В чужой стране. К чему тогда власть, конституция, закон? Здесь я принципиально на страже законного порядка. Нутром. И никакой Маккинрой мне не указ. Пусть он даже хоть пэр Англии. А здесь я пэр. Потому что я при законе, я на страже закона. У меня люди, власть. Что он в нашей жизни понимает?

Грязи настоящей не видел. Он не был на наших городских свалках.

Посмотрел бы, как крысы объедают человеческие лица. Давно бросил бы Бразилию и уехал. Ха, полковник, амиго, а не свозить ли вашего начальника совсем случайно, ненароком, туда. Пусть посмотрит. Может поймет жизнь. Мы еще пару свеженьких трупиков туда подбросим. И крови для запаху.

— Нет уж, спасибо, дорогой Луис, мне такие шутки не по плечу. Он сразу поймет. С меня не то, что погоны, пенсия к козлу под хвост пойдет.

— Понимаю. С этими богачами трудно тягаться. Но не грех было бы, как бы невзначай, не по нашей инициативе. Подумать надо.

— Спасибо, Луис, может этим облегчишь мое сердце. Но я вот что хочу просить.

— Догадываюсь, сеньор. Монахов в городе нет. Они, я тебе скажу, хоть и чурбаны китайские, а далеко не дилетанты в нашем деле. Если бы они остались в Паулу, все сведения бы о них и их передвижениях лежали у меня на столе. Среди китайской эмиграции у нас тоже есть ценные осведомители. Но в городе монахов нет.

Капитан на минуту задумался, что-то высчитывая в уме.

— Я попросил своих приятелей в городе и пригородах. Начнут там прощупывать все дома, фазенды, виллы, заброшенные сараи. Короче, все, что может принять на ночь хоть одного человека.

— Хочу дополнить, Луис, — Динстону было так тяжело на душе, что он уже изрядное количество времени не курил, — как только обнаружите, надо бросать на них все полицейские силы.

— Ну, не знаю, как все, а человек двести да плюс роту-вторую карабинеров задействовать, сможем. Это на первые полчаса. Если же дело затянется, примет тугой оборот, как на площади, то министр просто обязан будет подписать распоряжение о привлечении крупных армейских сил. Тогда монахов ничто уже не спасет.

Капитан удовлетворенно налил полные фужеры вина.

— Сейчас можно выпить. В общем мы все необходимые детали согласовали. А там, на месте, по обстоятельствам.

— Все, — согласился полковник. — Лишь бы чистюля Маккинрой не помешал.

— А как он помешает? Я даже представить не могу. Как он может приказать мне не посылать в преследование полицейские силы для задержания. Какими законами он будет пользоваться? У меня готовы бланки донесений к министру и политической полиции.

— Но через министра он сможет вам приказать?

— Министра? — саркастически рассмеялся капитан. — Пусть он сначала дозвонится до моего начальства, а мой начальник до меня. А дозвонится, доложу, что еще не уточнена ситуация. А во второй раз скажу, что имеются потери, положу трубку. Пока они будут свои потные лысины потирать, меня придется искать совсем в другом, никому неизвестном месте. И скорее всего там, где под рукой не имеется связи.

Не менее полчаса понадобится министру, чтобы через спецкурьера выйти на меня. А за полчаса: вы знаете. Вооруженные действия очень динамичны.

— Выпьем, дорогой Луис. Ты лучше других успокаиваешь меня.

Наверное и я постараюсь, чтобы министр со своей семьей был более занят, где-нибудь за городом и чем-нибудь далеким от государственных дел.

— Правильно. Нужный шаг. Дипломатический. У него супруга очень свойская баба, сварливая к тому же. И он, дурила, ее очень крепко любит. Простофиля.

Офицеры понимающе хохотнули. Выпили, еще налили.

Динстон теперь с более легким сердцем сел в машину.

'Дай бог, чтобы хотя б Луису повезло. Озолочу', — колдовал он про себя, набожно крестясь, хотя никогда до этого не ходил в церковь и ни в кого, кроме себя и долларов, не верил.

Опытный, врожденный характер Хан Хуа даже в кругу своих братьев не изменял привычке соблюдать осторожность и постоянно следить за ситуацией вокруг себя. Он чутко прислушивался к шумам вне