четверо проводников, отлично знавшие джунгли и границу, приятель индеец. В машине показали карту, на карте полноводную большую реку Парану.

Это самый быстрый и безопасный путь. Вожди местных племен подсобят, если им подарить красивые консервы и соки.

Скоро показалась река. Недалеко находились припрятанные в густом кустарнике узкие длинные лодки. Все нужное и съестное индейцы имели при себе. Будто всю жизнь только и занимались мелкой контрабандой.

Живописные берега очаровательной Параны, мощная благоухающая зелень, величавый простор полноводной реки успокоил внешнюю настороженность монаха. Он сидел на носу лодки и с болезненной грустью вспоминал почти такое же плавание вдоль бесконечных берегов очень далекого сейчас Китая. Как все было до боли знакомо. Неужели он опять будет долгое время скрываться, бегать, спасать себя неизвестно от чего. Нужно ли снова все это? Как-то за все время, проведенное на земле Южной Америки, ощутил такое одиночество и социальную никчемность, что только здравомыслие трезвого рассудка не бросило его в какую-нибудь смертельную разборку между партизанами и правительственными войсками. Невозможно было оставаться в стороне и видеть, как люди собираются на митинги и как жестоко гоняют их полицейские подразделения. Крови на асфальте и тротуарах оставалось не меньше, чем на какой-нибудь живодерне быков. Рус был против их явного экстремизма. Но люди боролись за свое, и он не против был им помогать.

Хотя и ощущал свою неправоту. Его уважали местные командос: но он был для них иностранец, а значит чужак. Больше, конечно, его боялись.

Может от того, что спарринги с ним, которые любили боевики, заканчивались для них непредвиденными нокаутами. Но монах был нужен и полезен. Он неплохо обучил группы сопротивления ловко применять палки с крюками против полицейских. Позже сноровистые парни умело цепляли полицейских за ноги и быстро разрушали их непробиваемые ряды. Русу приходилось менять города, так как его всегда сравнительно быстро высчитывали. Это он замечал сразу. И вот лагерь. Монах был снова против организации вооруженного нападения. С ним согласились. Но, когда дошло до дела, Рус догадался, что все это провокации. И он незаметно уехал, оставив повстанцев, узников самим решать свои проблемы. Монах решил остаться один. Пришло время, когда за ним должны были приехать, так как имеющаяся связь прервалась и настоятель должен будет кого-нибудь прислать. Из Бразилии у Руса будет возможность передать сигнал в монастырь. Надо только прижиться, осмотреться.

На коленях, завернутый в полотенце, покоился автомат. Другие три его пистолета находились в спортивной сумке.

Индейцы были людьми слова: умело вели лодку вдоль берега, пережидая в зарослях катера пограничников, обходили возможные пикеты засад.

Кругом было такое земное спокойствие и сонная идиллия, что если бы не неожиданные крики попугаев, обезьян и прочего лестного братства, Рус бы заснул долгим и крепким сном. Но берега жили, и от них исходило не столько жизненной доброты, сколько коварной опасности в борьбе за выживание. Индейцы имели длинные палки и ими ловко отбрасывали от лодки плывущих змей, водяных крыс, крупных хищных рыб, тыкающихся часто головой о борт пироги.

Во время речного затишья чисто человеческая грусть и ностальгия по прошлому крепко охватила его. Беглец по жизни, вечно скрывающийся: это вырабатывало дух уже не добровольного отшельничества, а изгнанника по року судьбы. В нем росла жажда читать, но жизнь давала немногие минуты, когда можно было уединиться и иметь при себе интересующие книги. Он знал неплохо уже четыре языка и умел не только пользоваться в разговоре, но и читать многое из литературы. Философствующее зерно, заложенное духовными отцами, требовало работы мысли, дальнейшего самообразования. Он ощущал голод по информации. Теперь решил инкогнито от всех пересечь океан, чтобы вообще никто не догадывался, добраться до монастыря. Уединиться в отдаленном районе Тибета и навсегда предаться собственным размышлениям, коих накопилось за эти годы более, чем предостаточно.

Русу резонно казалось, что он сумел довольно удачно исчезнуть из лагеря и, наверное, оторвется на время от возможных преследователей.

За кормой лодки веселыми бурунками расходились игривые волны.

Солнце начало неспешно опускаться на кроны вековых гигантов. Тень от деревьев увеличивалась, скоро лодка шла в густой темени, ломая сопротивление широкого напора воды. Рус совсем расслабился и уже по-детски любовался редкими по красоте изломами берегов, вычурными картинами одиноких деревьев гигантов, разлаписто нависающих над водой своей необъятной громадой массы веток и листьев. Резкий вскрик индейца вывел его из долгой задумчивости. Лодка круто взяла в сторону.

Тренированный глаз Руса быстро определил опасность. Со свисающих над водой веток исполинских деревьев во многих местах виднелись ровные, как палки, висящие змеи. Длина некоторых доходило до четырех метров.

Старый индеец ловко подцепил пресмыкающееся шестом и коротким движением молниеносно отсек ей голову. Туземцы умело освежевали жертву, разложили костерчик в небольшой печурке и скоро деликатес, нарезанный небольшими кусками, жадно поглощался крепкими челюстями.

Такой змеи хватило бы дня на два. Но индейцы, насытившись, бросили остатки в реку, где вода обильно кишела огромным количеством всяких прожорливых тварей, которые остервенело набросились на поживу.

Вскоре повстречались пироги местных индейцев. Проводники перевели, что вскоре ожидается гроза и они приглашены в ближайшее селение вождем племени, которого они по родственным связям хорошо знают. Рус желал бы плыть далее в ночи, но все же гроза в кромешной темноте на большой реке всегда представляет реальную опасность для любого путешественника. И поэтому лодки скоро плавно вошли в устье небольшого притока Параны.

Непривычно и диковато было видеть в сумраке джунглей вблизи цивилизации архаичные хижины индейцев из веток и тростника. Полуголых женщин, серьезно занятых своими немудреными бытовыми делами. Бедность, граничащую с нищетой. При появлении гостей на территории деревни, все население бросило свои дела и сбежалось на смотрины. Несколько банок консервов и соков пестро украсили почетное место в хижине вождя на причудливой подставке. Угощали хозяева своим, чего монах старался не касаться. Но огненной воды было достаточно с собой и проводники нимало не смущаясь, здорово подпили с вождем и старейшинами. После чего Рус отнес своих мертвецки пьяных приятелей в отведенный для них вигвамчик из веток и кожи. К полночи ударил сильный дождь и монах благодарил судьбу, что удалось немного побыть одному среди яростного штурма небесной природы. Забыться средь общей вакханалии воды и шума. Не видеть болтливых индейцев, с нескрываемым любопытством разглядывающих его во время пиршества. На ночь ему выделили женщину средних лет, видимо вдову, но монах подарил ей несколько банок тушенки, кучку патронов и отпустил. Она с превеликой гордостью и походкой знатной особы прошествовала с подарками к вождю.

В тридцати шагах свирепствовали шумные воды вздыбившейся Параны.

Сейчас, в темноте, в блеске ослепительных молний, она была так не похожа на ту дневную, которая лениво переваливала свое аморфное переливающее тело по дну широкой долины. Дождь с дикой силой бил ее по зеркальной поверхности, раскалывал на мириады светящихся звездочек.

Небесное корыто щедро лило и лило, наполняло до самых краев реку и она, как перегруженная баржа, притихала, обидчиво ежилась, морщилась тысячами маленьких всплесков волн по всей акватории воды и спешила исчезнуть за далеким поворотом в ближайшую неизвестность.

Частые вспышки молний освещали всю реку, черной стеной стоящие джунгли. В грохотании ночной грозы казалось, что это неизвестное и бесчисленное воинство грозно подбирается к неподвижному монаху, вызывая его на решающий и последний бой. Было мрачно и жутко от живописующей игры теней, ярких отсветов в воде, неожиданных шараханий молний и оглушающих все мировое пространство громовых раскатов грозы.

Стихии не терпелось все разрушить, разметать, запугать, запрятать подальше в норы.

Рус сидел под навесом, с края крыши которой вода лилась сплошной стеной. Все индейцы разбрелись по своим хижинам. К утру гроза ослабела, мощный ливень перешел в небольшой дождик, который скоро закончился. В преддверии утра задремал у большой реки и монах.