создано было для того, чтобы блефовать за покерным столом: на нем все было написано крупными буквами. Однако на сей раз это очень выразительное лицо сказало ему не больше, чем ее слова.
— Послушайте, сегодня я действительно кое-что узнала, и это меня очень удивило. Я собиралась рассказать вам об этом, но передумала, потому что это не моя тайна, и я не вправе ею распоряжаться. Кроме того, это не имеет отношения к Амбер, к вашему расследованию, так что…
— Вы узнали что-то о Кэролайн.
Джоанна ответила очень тихо:
— Но не о ее смерти. Так что это вряд ли имеет значение, правда?
— Может быть, вы позволите мне самому судить об этом?
Губы ее искривились в слабой невеселой улыбке.
— Нет, не в этот раз. Эту историю доверили мне, и насколько я понимаю, вам она ничем не может быть полезна. Простите.
Гриффину это не понравилось, что слишком явно выражал его тон.
— Что же, поскольку закон запрещает дыбу и испанский сапог, мне нечем вас принудить. Они помолчали, потом она негромко сказала:
— Ну вот, опять я все испортила, и мы, кажется, больше уже не друзья.
— А мы были друзьями? — спросил он.
— Мне так казалось. — Взгляд у нее был тревожный. — Я ошибалась?
Гриффин чувствовал себя прескверно, совершенно не зная, как быть. Такое случалось с ним нечасто. Чувства его были слишком сложны и противоречивы, а кроме того, не сознаваясь себе в этом, он почти боялся разобраться в них. У нее были тайны, которых она не хотела открывать; она отвечала не на все вопросы, безумно раздражая его. Кто такая на самом деле эта Джоанна Флинн, зачем она сюда приехала?
Он знает ее всего неделю, и еще одну неделю она пробудет здесь. У него не слишком много времени.
— Это старо, как мир, — наконец ответил он вопросом на вопрос, — но возможна ли дружба между мужчиной и женщиной?..
— В зависимости от того, чего они хотят друг от друга, — Джоанна перешла в наступление. — Вы хотите иметь друга, Гриффин?
— У меня уже есть друзья. А вы, Джоанна, что скажете? Дома, в Атланте, вас ждет мужчина?
Она отвела глаза, не то чтобы занервничав, но определенно насторожившись.
— Флирт на рабочем месте в рабочее время. Рассматривается как нарушение общественного порядка.
— С 1879 года этот пункт отменен. Отвечайте на вопрос.
— Хорошо. Нет, дома, в Атланте, меня не ждет мужчина. — Ее золотистые глаза стали непроницаемыми. — Все закончилось около двух лет назад. Вы удовлетворены?
— Почти. — Он продолжал бесстрастно, как на допросе:
— Что положило конец вашим отношениям?
Она нахмурилась.
— Я убила его и закопала труп в саду под кустом роз.
— А серьезно?
— Полная несовместимость, — со вздохом призналась она. — Он хотел, чтобы я жила его жизнью. Его! Но дело в том, что я люблю сама за себя думать, сама для себя решать, что надеть и что сказать. Так что когда он во второй раз предложил мне не носить брюк и держать при себе свои размышления, я послала его прогуляться. Куда-нибудь подальше. Теперь вы удовлетворены?
— Разумеется: кстати, он полный идиот. — Не дав ей возможности перебить его, Гриффин без паузы продолжал:
— Мне кажется, тетушка Сара могла бы вами гордиться.
Со смехом, в котором слышалось явное облегчение, Джоанна сказала:
— Первым делом она бы меня хорошенько отругала за то, что я вообще с ним связалась. А вот вы бы ей, вероятно, понравились.
— Благодаря природному обаянию? — улыбнулся он.
— Это, конечно, большой плюс. Но вы бы ей понравились потому, что она обожала темноволосых и темноглазых мужчин. Забавно, что ни один из ее мужей не был брюнетом. Она говорила, что на Юге действительно интересны только блондины.
— Мне кажется, это чудовищное предубеждение, — уверенно заявил Гриффин.
— Может быть, но она свято в это верила. Все четыре ее мужа были светловолосы.
— И, заметьте, она пережила их всех. Это о чем-то да говорит.
Джоанна опять засмеялась, но тут одна из помощниц Гриффина, коротко постучав в открытую дверь, вошла в кабинет.
— Простите, босс, — сказала она. — Мне кажется, вы захотите с этим ознакомиться.
Он взял бумагу, и веселость как рукой сняло. Он знал, что там, но все же спросил:
— Плохие новости?
— Могли бы быть лучше, — сдержанно ответила она.
— О'кей. Спасибо, Миген.
Бросив быстрый взгляд на Джоанну, та вышла, а Гриффин стал читать короткое сообщение. Как и предупреждала Миген, новости могли бы быть лучше. Много лучше.
— Гриффин?
Он посмотрел на Джоанну и встретил ее полный сочувствия взгляд.
— Иногда я ненавижу быть полицейским, — произнес он с досадой.
— Я знаю, вы просили меня не вмешиваться в ваше расследование, но, если вы обнаружили что-то важное, мне бы хотелось об этом знать. — Джоанна высказала свое желание и молча ждала ответа.
Он поймал себя на том, что ему тоже хочется рассказать ей об этом, и не только потому, что он ценил непредубежденность ее взгляда и суждений, а просто — он хотел говорить с ней обо всем. Это его немного испугало.
— Обещаю, что дальше меня не пойдет; я не дам пищи сплетникам Клиффсайда, — добавила она, почувствовав его неуверенность.
Гриффин отложил бумагу и взглянул в открытый блокнот, лежащий перед ним.
— Утром сюда приходила миссис Уэйд, — сказал он. — Пакуя вещи дочери, она обнаружила дневник. — Шериф перевернул блокнот вверх ногами и подтолкнул по столу к Джоанне.
Она протянула было руку, но заколебалась и вопросительно посмотрела на него.
— Да, я понимаю, — сказал он. — Миссис Уэйд в него не заглядывала, мне тоже не хотелось его читать. Но Амбер мертва. И если какая-то из ее записей поможет понять, что все-таки с ней случилось… Так или иначе, я его прочел. Посмотрите последнюю запись.
Джоанна уже пожалела, что спросила. Но она спросила — деваться было некуда. Сказав себе, что Гриффин прав и нельзя отказываться ни от какой информации, лишь бы узнать, что случилось с девушкой, она взяла дневник и стала читать. Там стояла дата: воскресенье, одиннадцать вечера. Почерк был крупный, круглый, немного детский.
«Мама с папой легли спать, а для меня эта ночь полна жизни… Прочел ли Кейн мою записку? Уже должен прочесть. И теперь он знает, как я люблю его. Как он мне нужен. И теперь, когда он это знает… О боже, теперь, когда он это знает… Он выйдет мне навстречу, и мы будем любить друг друга в его коттедже, а вокруг будет бушевать шторм, а потом мы уедем вместе… Шторм обещали на всю ночь, но сейчас наступило небольшое затишье. Сейчас я выскользну на террасу, пока нет дождя… Я знаю, шторм подождет, пока я иду к любимому…»
Джоанна аккуратно положила блокнот на стол. Мелодраматизм и самовлюбленность — но она понимала, что для Амбер это было выражением настоящих чувств. Боже, безрассудная любовь в восемнадцать лет — это нормально и естественно, а вот смерть — нет.
— Итак, теперь мы знаем, куда она пошла, — пробормотала Джоанна. — И когда.
— И с кем собиралась встретиться, — бесстрастно уточнил шериф.