показали птичью фабрику. Где они ее купили? В Советском Союзе? Нет, они ее купили в Западной Германии, и только потому, что нам нечего им продать! Меня просто зло берет. Как нашим ученым только совесть позволяет называть себя докторами наук и ничего не давать стране. Пусть на местах организуют науку, при свиносовхозе или птицефабрике, а не в Москве или в Киеве».

Эти слова отцу вскоре припомнят. В октябре Воронов бросит ему в лицо: «Производственные сельскохозяйственные управления ликвидировать предлагал». Расхожим обвинением в его адрес станет то, что «он договорился до того, что хотел лишить партийные комитеты на селе права контроля над хозяйственной деятельностью, сведя роль парткомов к культурному просветительству. О переводе Сельхозакадемии на пленэр и говорить нечего, это объявили самодурством и поминают отцу по сей день.

Вот, собственно, и все. На совещании собравшиеся еще поговорят о специализации, о штатах, о мясном и молочном скоте, поспорят и договорятся собраться в ближайшее время.

Кое-какие конкретные и очевидные шаги начали предпринимать, не дожидаясь Пленума. 3 сентября 1964 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР выпустили Постановление «Об организации производства яиц и мяса птицы на промышленной основе». Им начиналась реализация программы специализации и индустриализации сельского хозяйства. Согласно Постановлению, в 1965–1970 годах предполагалось построить 508 современных птицефабрик для производства яиц и 258 фабрик-производителей куриного мяса. Необходимые лицензии и технологии закупались за границей.

Напомню, постановления, направленные на индустриализацию производства куриного мяса уже принимали. Пять лет назад, в сентябре 1959 года, казалось, все расписали до деталей, но дело двигалось еле-еле, а кое-где и вообще топталось на месте. Теперь отец надеялся, что все пойдет по-другому, у птицефабрик появится единый хозяин, все они объединятся под единой крышей «Птицепрома» СССР — аналога американских фирм «Пердю» (Perdue) и «Тайсон» (Tyson), вобравших в свою орбиту значительную часть птицеводства США. В последующие годы советское птицеводство развивалось, опираясь на это постановления.

В преддверии кардинальной реформы готовилось всеобъемлющее решение «О руководстве сельским хозяйством в связи с интенсификацией и специализацией производства», преобразующее всю сельскохозяйственную структуру на промышленный манер. Но подписать его отец не успел, а после него готовый проект постановления сдали в архив, «за ненадобностью».

К сентябрю отцу удалось завершить еще одно, по его мнению очень важное, дело. С колхозов списали накопившиеся за многие годы долги. Не сбросив с плеч груз прошлых проблем и ошибок, новую реформу не стоило и начинать. Какой смысл давать свободу колхозам распоряжаться своими доходами- расходами, если они в долгах у государства, все, что ни заработаешь, уйдет на их оплату.

На весну 1964 года таких колхозов-банкротов насчитывалось не один, не два, а тридцать восемь тысяч семьсот семьдесят два, или 22 процента от их общего количества, с 40 миллионами гектаров угодий, в том числе 20 миллионами гектаров пашни, что составляло 17,6 процентов от всех сельскохозяйственных площадей страны. Для сравнения, земельные угодья «безнадежных» должников равнялись двум третям от освоенных за последнее десятилетие целинных земель. Работали в этих колхозах 3,4 миллиона человек. Оплата трудодня у них не превышала 1 рубль 30 копеек, в два раза меньше, чем у их соседей, не имеющих долгов.

Ответственность за образовавшиеся долги несли не только сами колхозы, но и государство, и первое лицо государства. И дело тут не только в неоправданно низких закупочных ценах. Недоглядели, когда в 1957 году колхозы получили в собственность технику, ранее принадлежавшую государственным МТС, а затем государственные финансисты, стремясь наполнить бюджет, занялись выколачиванием из новых собственников оплату за полученные машины. Чтобы расплатиться с государством, колхозы брали у государства взаймы. Образовался порочный круг. Вернуть долги, по крайней мере в обозримые сроки, они не могли, и, как все безнадежные должники, чтобы выжить, залезали во всё новые долги. К 1963 году расходы колхозов-должников превысили их суммарные доходы на 110,9 миллиона рублей. Так они и жили — в долг и впроголодь. Какие реформы можно затевать с подобными партнерами? Предварительно следовало расчистить поле, разобрать завалы.

12 марта 1964 года правительство приняло Постановление «О мерах подъема экономики отстающих колхозов», разрешавшее списать долги за приобретенную у МТС технику при одновременном снижении подоходного налога на эти хозяйства на три четверти.

1 сентября 1964 года Госбанк и Минфин доложили правительству о выполнении мартовского задания — снижение или отсрочка долгов произведены, колхозам предоставлены льготные кредиты на капитальное строительство и покупку удобрений под урожай 1965 года. И тут же появились первые результаты, в еще вчера безнадежных колхозах «зашевелилось» животноводство, на 21 процент, с 218 миллионов рублей в первой половине 1963 года до 264 миллионов рублей на 1 июля 1964 года, увеличились выплаты колхозникам. Оно и понятно, когда долг карман не тянет, можно и раскошелиться.

Отец поблагодарил финансистов, еще немного — и в ноябре можно запускать реформу. Однако на ноябрьском Пленуме ЦК обсуждали не предстоящую реформу, а избавлялись от «субъективизма и волюнтаризма Хрущева», так теперь назывались его предложения о преобразовании экономики.

Утром в понедельник 13 июля 1964 года, на следующий день после Пленума ЦК, открылась сессия Верховного Совета СССР. «О мерах по выполнению Программы КПСС в области повышения благосостояния народа» докладывал Хрущев.

Отец предложил законодательно установить государственные пенсии колхозникам, после предоставления паспортов — еще один шаг в уравнивании крестьян в правах с остальными жителями страны. Это решение имело и серьезную идеологическую подоплеку: отец считал, что пора перестать делить народ на классы, пусть уже не враждующие, но и неравные, страна наша теперь едина, и народ наш един. Идеологи не возражали, но и не одобряли, в душе считали отца отступником и даже «ревизионистом». Предоставление пенсий колхозникам ставило весомую материальную точку в их споре.

С 1 января 1965 года селянам, мужчинам с 65 лет, женщинам с 60 лет начинали платить пенсии: 50 процентов от заработка в 50 рублей в месяц, а с доходов сверх 50 рублей — 25 процентов. Это немного меньше, чем платили рабочим и служащим. Считалось, что крестьяне имеют постоянный приработок с приусадебного участка, овощи, куры, свиньи у них свои, в магазин им ходить нет особой надобности. Но и такие мизерные суммы ложились тяжелым бременем на бюджет.

Кроме пенсий крестьянам, отец предложил повысить, тоже с 1 января 1965 года, заработную плату учителям, до 80 — 135 рублей в месяц (до того они получали 52 — 131 рубль), врачам — до 90 — 125 (по сравнению с 72,5 — 108 рублями) и примерно в тех же пределах работникам жилищно-коммунального хозяйства, торговли, общественного питания и всем остальным, занятым в сфере обслуживания.

Прибавку к заработной плате пообещали еще в 1961 году на XXII съезде партии, и не отдельным категориям работников, а всем. Однако неурожай 1963 года спутал все планы, всеобщее повышение пришлось отложить до лучших времен, денег едва наскребли для самых низкооплачиваемых. Зарплату повышали тем, кто уже не мог терпеть.

Когда я прочитал в газете доклад отца, меня неприятно поразило крохоборство, заработок увеличивался даже не на десятку, а на 3–6 рублей в месяц. Столь мизерная прибавка не обрадует людей, а вызовет раздражение и досаду. Столько лет ждали — и вот, получили. Я едва дождался отца, чтобы выложить ему свои сомнения.

Летом отец ночевал на даче в Горках-9. Ему нравилась обширная территория с длинной прогулочной дорожкой вдоль забора, без заметных подъемов и спусков, которые становились для него все более чувствительными. По этой дорожке отец обходил территорию каждый вечер. Завершалась прогулка на лугу, отделявшем территорию дачи от Москвы-реки. Если в Усово, где до последнего времени жил отец, пространство между забором и рекой не было огорожено и заполнялось в солнечные дни приехавшими позагорать и искупаться, то на доставшейся в наследство от Молотова резиденции проходы на луг с двух