непрозрачность, когда никто не знал, кто кому платит и за что. Отношения хозяйствующих субъектов все больше запутывались, они оказались в обстановке все нарастающего экономического хаоса.

Если в 1930-е годы перекос в сторону тяжелой промышленности еще объяснялся какой-то, пусть и людоедской, логикой, то сейчас, когда индустриализация завершилась, тяжелая и легкая промышленность ставились в равное положение, выстроить прозрачную цепочку производитель-потребитель, когда последний платит за товар столько, сколько он стоит, а первого эта реальная цена стимулирует — заставляет улучшать организацию работ, совершенствовать технологию, снижать затраты, стремиться к получению реальной прибыли, стало жизненно необходимо. Казалось бы, все очень просто, но не в условиях, когда экономические отношения запутаны в клубок. Действуя напролом, можно легко сломать старую систему, но это не значит, что ей на смену сами собой выстроятся более эффективные отношения между предприятиями и целыми отраслями. Требовалось сформулировать критерии оценки работы хозяйствующих субъектов. Задача оказалась не из простых. Недостаточно установить единые принципы исчисления цен во всей промышленности без каких-либо послаблений кому-либо. Следовало учитывать не только себестоимость производства продукции, а она сама зависит от уровня технологии и эффективности менеджмента, но и множество других факторов и критериев, в том числе переосмыслить понимание прибыли, которая в новых условиях становилась основной оценкой «здоровья» предприятия.

Вот этим отец поручил заняться Госэкономсовету[63] и его новому председателю, заместителю главы правительства Засядько.

Его назначили на этот пост совсем недавно, 22 апреля 1960 года, и Александр Федорович сразу взял быка за рога, осенью 1960 года, во исполнение решений июльского Пленума ЦК, создал под своим председательством Комиссию по определению основ определения принципов исчисления единых для всей промышленности цен, выработки критериев эффективности и рентабельности работы предприятий. Засядько затребовал из ЦСУ только что составленный там впервые в советской истории межотраслевой баланс производства и распределения продукции. Без него невозможно понять, кто кому что поставил и по какой цене. Провели расчеты и получили вполне ожидаемые результаты. От отрасли к отрасли цены разнились в разы. После этого приступили к составлению принципов исчисления цен, как их назвали авторы, «единого уровня». Здесь тон задавала упомянутая выше комиссия Немчинова.

Что тут началось! Первым восстал Госплан, его отраслевики, теперь бы сказали, «лоббисты» тяжелой промышленности, которая не желала лишаться ценовых привилегий. Они нажаловались на заместителя председателя Совета Министров Засядько первому заместителю главы правительства — Косыгину. Косыгин их «понял» и поддержал. Дело застопорилось надолго.

Но Засядько не смирился, он в обход Косыгина поручил в 1962 году ЦСУ пересчитать цены производства на основе составленных статистиками в 1960 году межотраслевых балансов продукции с учетом стоимости основных производственных фондов и материальных оборотных средств. Другими словами, сделать так, чтобы всем стало ясно, что, как и почему. ЦСУ задание выполнило, но…

К тому времени отношения Засядько с Косыгиным переросли в настоящую вой ну. В ней победил Косыгин. 24 ноября 1962 года Госэкономсовет ликвидировали, а следом, 5 сентября 1963 года, умер и сам Засядько. О реформе цен, казалось бы, забыли. Косыгин и косыгинцы надеялись, что навсегда, но неугомонные авторы концепции «цен единого уровня» считали иначе. В самом начале 1964 года Белкин, по совету ответственного сотрудника ЦСУ Малышева, последний сам «высовываться» не решался, нажаловался Хрущеву. Соображения Белкина показались отцу интересными и очень ко времени. Недоумевая, кто и почему им противится, он 3 февраля 1964 года поручил Косыгину вместе с другими своими заместителями Микояном и Устиновым, новым председателем Госплана Петром Фадеевичем Ломако и министром финансов Василием Федоровичем Гарбузовым «разобраться и доложить».

Разобрались, 27–29 мая 1964 года на совещании в Госплане Ломако, недавний министр цветной металлургии, квалифицировал «цены единого уровня» как вредные. Косыгин же, во исполнении поручения, в свою очередь пообещал пригласить к себе «ученых-изобретателей новой системы ценообразования», но, как узнал Белкин, с одной целью — «поблагодарить за инициативу и растолковать нереалистичность их предложений».

Однако встреча не состоялась, в октябре 1964 года надобность в разговоре отпала, Хрущева отрешили от должности, и Косыгину, новому главе правительства, стало некому докладывать об исполнении поручения. Вместо этого члена-корреспондента Академии наук Исаака Семеновича Брука, директора исследовательского института, откуда формально исходило письмо Белкина Хрущеву, отрешили от должности. Такая вот печальная история. А ведь тогда, летом 1960 года, казалось, что «еще немного, еще чуть-чуть» и…

15 июля 1960 года отец в сопровождении других членов Президиума ЦК, председателя Госкомитета по судостроению Бориса Евстахиевича Бутомы и еще каких-то важных лиц отправился на Большую Волгу в район Калинина посмотреть на «Ракету», сверхбыстроходный речной трамвайчик на подводных крыльях. «Ракету» придумал и довел до ума Ростислав Евгеньевич Алексеев, молодой конструктор Горьковского судостроительного завода «Красное Сормово». За границей ничего подобного не делали.

Меня отец тоже взял с собой. Погода стояла солнечная, теплая, безветренная. До пристани на берегу Волги доехали на машинах, а там разместились на палубе теплохода и вышли на фарватер. Представление началось. «Ракеты», почти не касаясь воды, пролетали перед зрителями, затем замедляли ход, плюхались в реку и снова разгонялись, выходили на крылья. Вслед за «Ракетами», совсем рядом с теплоходом пронесся огромный «Метеор», экспериментальный, уже не речной, а морской корабль.

Пояснения давал стоявший рядом с отцом подтянутый, худощавый, с головой, увенчанной богатой шевелюрой, Алексеев. Ему едва минуло сорок лет. Отец пришел в восторг и от кораблей, и от их конструктора. Особенно от конструктора. Он пообещал Алексееву свою полную поддержку, просил звонить напрямую, если конечно возникнет такая надобность. Тут отец ткнул пальцем в живот стоявшего рядом, «алексеевского» министра Бутому. Отец его хорошо знал и уважал. Он, Бутома, и «открыл» Алексеева, поддержал его на первых, самых трудных порах, а теперь познакомил с отцом. Бутома расплылся в улыбке и согласно закивал головой, как бы заверяя, что надобности у Алексеева звонить Хрущеву не возникнет. Ее действительно не возникало, Борис Евстахиевич свое дело знал и любил.

«Ракеты» шли в серии с 1958 года, за ними последовали «Метеоры». Корабли на крыльях перестали кого-либо удивлять, стали будничной частью нашей жизни, вроде троллейбусов или трамваев. И не только нашей жизни. В XXI веке «Метеоры» все еще продолжают исправно возить пассажиров в греческом Средиземноморье, и не только там.

Алексеев же продолжал изобретать. В 1963 году, уже под самый конец пребывания отца у власти, он попросился к нему на прием. Отец принял Алексеева в Кремле. Тот рассказал, что задумал с помощью крыльев не просто приподнимать корабль над поверхностью воды, а вовсе оторваться от нее. Свое новое изобретение Ростислав Евгеньевич назвал экранопланом. За счет особой конфигурации теперь не подводных, а почти нормальных, воздушных крыльев между ними и землей (водой) создается подпор воздуха. На нем, как на подушке, и держится корабль-самолет. Двигаться он может почти с самолетной скоростью, несколько сотен километров в час, а груза набирать по-корабельному много. Правда, высота полета, вернее скольжения над ровной поверхностью, не превышала трех-пяти метров, иначе эффект подпора исчезал. Холмы, холмики, овраги, буераки экраноплан преодолевать не умел. По мысли Алексеева, предназначение экраноплана: прибрежные морские или речные сообщения и еще он давал возможность двигаться над болотами и равнинами тундры. Быстрый, вместительный, экономичный, он, в отличие от гусеничных машин, не разрушал заросший полярным ягелем верхний слой почвы. В общем, не транспорт, а чудо.

Отец загорелся новой идеей, вновь обещал свою полную поддержку. Но оказать ее не успел. Отца сменил Брежнев.

Экраноплан — уже не корабль, но еще не самолет, завис в межведомственном пространстве. Речники его от себя выталкивали, Аэрофлот принимать отказывался. К экраноплану он интереса не выказал.