огненный луч. Музыка природы, наполняющая собой все пространство, проникнута здесь грустью, потому что вся эта красота день за днем, неделя за неделей, год за годом расточается над мертвым миром. Для чего? Закат солнца всегда навевает грусть, даже на родине. Потому-то он здесь так дорог и так несказанно печален! Красная, пылающая кровью полоса на западе и холодный, холодный снег под ней. Вспоминается море там, на родине, в час заката… Здесь тоже море, но море скованное, мертвое. А скоро солнце совсем покинет нас, и мы останемся во мраке… «И земля же была безвидна и пуста…»[136] …Не то ли это море, что когда-то поглотит землю?..»

«Воскресенье, 8 октября. Погода замечательная. В сопровождении собак ходили на лыжах на запад от судна. Путь сильно портит соленая вода, проступающая сквозь снег с поверхности льда. Молодой, ровный лед перемежается старыми неровными глыбами. Я присел на снежном холме, в стороне от всех, собаки, ласкаясь, жались ко мне. Взгляд скользил по бесконечно пустынной снежной равнине – снег, всюду снег.

Сегодняшние наблюдения принесли далеко не приятный сюрприз: мы опять спустились и находимся на 78°35 северной широты. Это легко, конечно, было предвидеть, поскольку последнее время постоянно дули северные и северо-западные ветры, а не так далеко от нас к югу находится открытая вода. Как только она замерзнет, нас, без сомнения, снова понесет на север; иначе и быть не может. Но сейчас от этого не легче. Некоторое утешение нахожу в том, что одновременно нас отнесло несколько на восток; значит, все же мы держимся по ветру и не уклоняемся обратно на запад».

«Понедельник, 9 октября. Ночью – и вчера, и сегодня меня лихорадило; кто его знает, что это еще за напасть.

Утром, когда я брал пробу воды, неожиданно лот остановился на глубине 145 м. Там, действительно, оказалось дно. Итак, нас снова отнесло к югу, на мелководье. Оставили лот некоторое время лежать на дне и по отклонению линя заметили, что нас относит немного на север. И то хорошо.

После обеда сидели, разговаривая о том о сем, когда вдруг раздался оглушительный грохот и «Фрам» весь задрожал. Это было первое сжатие льдов. Все выскочили на палубу посмотреть. «Фрам», как я и ожидал, держался превосходно. Лед наступал непрерывно, но уходил вниз, под киль судна, а оно медленно выжималось кверху. В течение дня сжатия неоднократно повторялись и были иной раз настолько сильны, что «Фрам» подымался на несколько футов, но лед еще не мог долго выдержать тяжести судна и подламывался под ним. К вечеру сжатие прекратилось, лед разошелся, и мы снова оказались в большой полынье. Пришлось, чтобы нас не отнесло, поспешно пришвартоваться к нашей старой льдине.

По-видимому, лед здесь все время в сильном движении. Сегодня вечером Педер слышал глухой грохот сильного сжатия неподалеку от судна».

«Вторник, 10 октября. Подвижки льда продолжаются».

«Среда, 11 октября. После обеда пришло печальное известие: издох Иов, загрызенный насмерть остальными псами. Нашли его довольно далеко от корабля. Старый Сугген (Великан) лежал возле трупа и стерег его, так что ни одна собака не осмеливалась подойти. Ну и бестии же! Не проходит дня, чтобы они не перегрызлись. Днем в большинстве случаев кто-нибудь из нас находится поблизости и живо прекращает драку; но по ночам они хоть одну да искусают. Бедняга Баррабас был недавно искусан и почти ошалел от страха; теперь он сидит на палубе, не решаясь сойти на лед, где вся стая озверело на него накидывается. В этих псах ни капли благородства: стоит двоим завязать драку, как на слабейшего набрасываются, словно хищные звери, все остальные. Впрочем, разве это не закон природы – помогать в борьбе сильному, а не слабому? Быть может, это мы, люди, переворачиваем природу наизнанку, защищая и поддерживая жизнь как раз во всех слабых?

Лед неспокоен, и сегодня не раз уже порядком напирало. Сжатие начинается слабым треском и шипением у бортов судна. Усиливаясь, оно переходит через все тона: то жалобно плачет на высоких звенящих нотах, то злобно негодующе стонет, то грохочет и ворчит – и судно начинает подпрыгивать. Шум постепенно нарастает, пока не становится подобен звукам мощного органа. Судно содрогается, дергается и подымается кверху то рывками, то тихо и плавно. Приятно сидеть в уютных каютах, прислушиваясь к этому гулу и треску, и сознавать, что наше судно выдержит, – другие суда давным-давно были бы раздавлены. Лед напирает на стенки судна, льдины трещат, громоздятся, поджимаются под тяжелый неуязвимый корпус, а он лежит, как в постели. Вскоре шум начинает стихать, судно опускается в свое старое ложе, и вокруг водворяется прежняя тишина. Во многих местах кругом судна лед сильно наторосило, к востоку от судна торосы достигают значительной высоты. К вечеру лед развело, и «Фрам» опять оказался в большой полынье».

«Четверг, 12 октября. Утром вместе с нашей льдиной двигались по обширной полынье, простирающейся далеко на север; на северном горизонте небо темно-синее. Насколько хватает глаз наблюдателя в бочке, вооруженного биноклем, открытой воде нет конца, и лишь кое-где плавают отдельные льдины. Удивительная перемена! Я стал подумывать: не следует ли приготовиться к плаванию? Но мы уже давно начали разбирать на зиму машину, так что пройдет немало времени, прежде чем можно будет пустить ее в ход. Пожалуй, лучше выждать!

Ясная солнечная погода, свежий, бодрящий зимний день, но все тот же северный ветер. Измерили глубину и получили 90 м. Нас медленно сносит на юг. Под вечер снова сильное сжатие, но «Фрам» не сдается. Днем я закидывал несколько раз примерно на 50-метровую глубину шелковую сетку Мюррея[137] и извлек богатый улов, главным образом мелких рачков (Copepoda, Ostracoda, Amphipoda) и маленького арктического червя (Spadella), свободно плавающего в море. Вообще же здесь нелегко заниматься ловом. Не успеешь отыскать во льду небольшое отверстие, куда может проскользнуть сеть, как начинаются подвижки и сжатия льда; приходится поскорее выбирать линь обратно, чтобы его не обрезало и чтобы не лишиться всего прибора. Это жаль, здесь можно собрать интересный материал. Всюду, где льды чуть разошлись, вода начинает фосфоресцировать.[138] Животный мир здесь далеко не так беден, как можно было бы ожидать».

«Пятница, 13 октября. Ну, теперь мы как раз в том положении, в каком все наши пророки видели главную опасность. Лед теснится и громоздится вокруг со всех сторон; льдины напирают одна на другую, образуют длинные стены и валы, достигающие верхушками снастей «Фрама»; лед напрягает все силы, чтобы стереть «Фрам» в порошок. Но мы сидим совершенно спокойно; даже не поднимаемся наверх, чтобы посмотреть на хаос; смех и шутки продолжаются по-прежнему.

Бернт Бентсен, матрос

Ночью происходило сильное сжатие вокруг нашей старой, «собачьей» льдины; лед взгромоздился на нее выше самых высоких из старых торосов и обрушился, уничтожив колодец, который давал нам до сих пор хорошую пресную воду; теперь он наполнился морской водой. Затем льды навалились на кормовой ледовый якорь и его стальной трос и засыпали их так основательно, что потом пришлось обрубить трос. Потом льды двинулись штурмовать доски и сани, выставленные на льдину. Только тогда вахтенный поднял всех на ноги. Опасность стала грозить собакам. В конце концов льдина треснула посредине.

Сегодня утром чудесно сверкающий на солнце лед представлял печальную картину полнейшего хаоса. Везде вокруг – высокие крутые ледяные стены. Удивительно, что мы оказались на самой границе зоны сильнейших разрушений и отделались всего-навсего потерей одного ледового якоря, конца стального троса, нескольких досок и части других лесных материалов да половинки ненецких саней. Но и это все можно было спасти, если бы мы спохватились немножко пораньше. Экипаж наш, однако, стал так равнодушен к сжатиям, что ни один человек не поднялся наверх посмотреть, не слишком ли ломает льды. Судно выдержит, ну, а тогда чему же там рушиться, кроме самого льда, – полагали они.

Утром лед снова развело, и вскоре мы оказались в большой полынье, точь-в-точь как вчера; и сегодня она также тянется далеко на север до самого горизонта, где видно такое же темное небо, как накануне, что указывает на большое пространство чистой воды. Теперь уж я отдал распоряжение собирать машину; мне доложили, что это можно сделать в полтора, самое большое в два дня. Нужно пройти на север и посмотреть, что там делается. Допускаю, что как раз там именно и проходит граница между течением, которое в свое время несло «Жаннетту», и тем льдом, с которым нас теперь несет на юг. А быть может, там земля?

Наскучило соседство с треснувшей льдиной, и после обеда, когда лед стал опять приходить в движение, подтянулись немножко назад. Под вечер снова началось серьезное сжатие; особенно сильно торосило