— Но за это время многое произошло, — сказала Хомили.

— Да, — подтвердил Под, — она не знала, потому что никто не сказал ей, что ее отца «увидели», и что наверху завели кошку, и…

— Они ждали неделю, — сказала Хомили, — они ждали месяц, они не теряли надежды еще целый год, но с тех пор никто никогда не видел Эглтину.

— Вот что, — сказал, помолчав, Под и внимательно посмотрел на Дочь, — вот что случилось с твоей двоюродной сестрой.

Снова настала тишина, только суп булькал на очаге да слышалось, как тяжело дышит Под.

— Это разбило сердце твоего дяди Хендрири, — сказала наконец Хомили. — Он больше никогда не поднимался наверх… боялся найти там желтые лайковые туфельки. Им оставалось одно — переехать.

Несколько минут Арриэтта молчала, но вот она подняла голову и спросила:

— Почему вы рассказали мне об этом? Сегодня? Сейчас?

— Хомили поднялась, не находя себе места, подошла к печке.

— Мы вообще об этом не говорим, во всяком случае, не часто. Но сегодня мы решили… — Внезапно она повернулась к Арриэтте. — Мы должны честно тебе сказать: сегодня твоего отца «увидели» наверху.

— О!.. — воскликнула Арриэтта. — Кто?

— Ну, кто-то, о ком ты никогда не слышала. Но дело не в этом, дело в том, что…

— Вы думаете, они заведут кошку?

— Вполне возможно, — сказала Хомили.

Арриэтта поставила на пол чашку с супом — она была ей чуть ли не до колен — и уставилась в нее; на ее лице появилось какое-то странное, мечтательное выражение.

— А мы не можем переехать? — наконец осмелилась она спросить. Хомили всплеснула руками и повернулась к стене. У нее перехватило дыхание.

— Ты не понимаешь, о чем ты говоришь! — закричала она, обращаясь к висевшей на стене сковородке. — Червяки, и горностаи, и холод, и сырость, и…

— Но представь, что я вышла наружу и кошка слопала меня. Тогда вы с папой переехали бы? Ведь так? — спросила Арриэтта, и голос ее дрогнул. — Ведь так?

Хомили снова повернулась, на этот раз — к Арриэтте. У нее был очень сердитый вид.

— Я тебя отшлепаю, Арриэтта Курант, если ты не перестанешь болтать глупости!

Глаза Арриэтты наполнились слезами.

— Я только подумала, — сказала она, — что мне тоже хотелось бы уйти отсюда… не слопанной… — И слезы покатились у нее по щекам.

— Хватит, — сказал Под, — сейчас же прекрати. Отправляйся в постель, Арриэтта, неслопанная и неотшлепанная. Мы поговорим обо всем этом утром.

— Я вовсе не боюсь! — сердито вскричала Арриэтта. — Я люблю кошек. Спорю, что кошка не ела Эглтину. Спорю, что Эглтина просто убежала, потому что ей противно было сидеть взаперти… день за днем… неделю за неделей… год за годом… Так же, как мне! — добавила она и разрыдалась.

— Взаперти! — удивленно повторила Хомили. Арриэтта прикрыла лицо руками.

— Ворота… — всхлипывала она, — ворота, ворота, ворота…

Под и Хомили уставились друг на друга поверх ее склоненной головы.

— Не надо было заводить этого разговора сегодня, — сказал Под уныло. — Да еще так поздно, перед сном…

Арриэтта подняла залитое слезами лицо.

— Поздно или рано, какая разница! — вскричала она. — О, я знаю, папа удивительно ловко все добывает. Я знаю, что мы сумели остаться, хотя все остальные должны были уйти. Но к чему это нас привело? Не думаю, что это так уж умно — всю жизнь жить одним в большом полупустом доме, в подполье, где не с кем поговорить, не с кем поиграть, нечего видеть, кроме пыльных коридоров, нет никакого света, кроме света свечей и очага, да того света, что проникает сюда через щели. У Эглтины были братья, была ручная мышка, у Эглтины были желтые лайковые туфли с черными пуговками, и Эглтина вышла отсюда… пусть один раз!

— Ш-ш-ш, — ласково сказал Под, — не так громко.

Половицы у них над головой заскрипели, послышались тяжелые шаги взад и вперед, взад и вперед. Они услышали стук кочерги и ворчание миссис Драйвер. «Чтоб ей пусто было, этой плите, — бормотала она. — Опять восточный ветер поднялся. — Затем, повысив голос, она позвала: — Кремпфирл!»

Под сидел, сумрачно уставившись в пол; Арриэтта вздрогнула и плотнее закуталась в вязаное одеяло; Хомили испустила долгий и тяжкий вздох. Внезапно она подняла голову.

— Девочка права! — решительно сказала она. У Арриэтты сделались круглые глаза.

— Ой, нет… — начала она. Она даже испугалась. Правы родители, а не дети. Она знала: дети могут говорить что им вздумается и получать от этого удовольствие, всегда зная, что они не правы и с ними не случится ничего плохого.

— Понимаешь, Под, — продолжала Хомили, — для нас с тобой все было иначе. Здесь были другие семьи, другие дети… В ванной комнате — Умывальники, помнишь? И эта семья, что жила за хлеборезкой… я забыла их фамилию. И мальчики из чулана. И тогда был подземный ход в конюшню, по которому к нам приходили дети Захомутников. Нам было… как бы это сказать… веселей.

— Пожалуй, — сказал Под. — В некотором роде — да. Но куда это нас привело? Где все они сейчас?

— Я не удивлюсь, если многие из них живут и не тужат, — резко сказала Хомили. — Времена изменились, и дом этот изменился. Добыча у нас теперь не та, что прежде. Помнишь, многие ушли, когда здесь рыли канаву для газопровода. Через поле и лес и еще дальше. Настоящий туннель до самого Лейтон-Баззарда.

— Ну и что они там нашли? — сердито спросил Под. — Гору кокса. Хомили отвернулась от него.

— Арриэтта, — сказала она по-прежнему решительно, — предположим, когда-нибудь… мы выберем такой день, когда в доме никого не будет, ну и, конечно, если они не заведут кошку, а у меня есть основания полагать, что они ее не заведут… предположим, когда-нибудь отец возьмет тебя с собой, когда пойдет добывать, ты хорошо будешь себя вести, да? Будешь делать все, что он скажет тебе, быстро и тихо, и без возражений?

Арриэтта вспыхнула и крепко сжала руки.

— О!.. — восторженно начала она, но Под тут же прервал ее:

— Право, Хомили, мы должны сперва подумать. Нельзя говорить такие вещи, не обдумав все хорошенько. Меня «увидели», не забывай об этом. Сейчас неподходящее время брать девочку наверх.

— Кошки не будет, — сказала Хомили, — на этот раз мы не слышали никакого визга. Не то что тогда, с Розой Пикхэтчет.

— Все равно, — уже сдаваясь, произнес Под, — какой-то риск остался. И я ни разу не слышал, чтобы девочка ходила добывать.

— Я так смотрю на это, — сказала Хомили, — и это только сейчас пришло мне в голову: если бы у нас был сын, ты бы взял его наверх, да? Ну, а сына у нас нет, только Арриэтта. Представь, с тобой или со мной что-нибудь случится, что будет тогда с ней, если она не научится добывать сама?

Под уставился себе на колени.

— Да, — сказал он через минуту, — я понимаю, что ты имеешь в виду.

— И это будет ей интересно, и она перестанет томиться.

— Томиться? Почему?

— По голубому небу, траве и всему такому.

Арриэтта шумно вздохнула, и Хомили быстро обернулась к ней.

— Пустые мечты, Арриэтта, я все равно не перееду отсюда ни ради тебя, ни ради кого другого.

— Да-а, — протянул Под и рассмеялся. — Вот оно что!

— Тише, — предостерегающе шепнула Хомили и взглянула на потолок. — Не так громко. Ну, поцелуй отца, Арриэтта, — быстро сказала она, — и в постель!

Свернувшись калачиком под одеялом, Арриэтта чувствовала, как радость теплым потоком заливает