Наступило молчание.

— Ну и скажи ей! — произнес мальчик через минуту.

— Но ее здесь нет! — воскликнула Арриэтта. — И не было. Я уже забыла, на что она и похожа!

— Берегись! — сказал мальчик. — Сюда кто-то идет.

Арриэтта обернулась, но было поздно прятаться: перед ней стоял Под: в одной руке мешок, в другой — булавка. Он стоял на пороге классной комнаты, его силуэт четко вырисовывался на фоне освещенного коридора, перед ним на полу лежала его крохотная тень. Он увидел ее.

— Я слышал твой голос, — сказал Под, и спокойствие, с которым он это произнес, показалось ей страшнее всего на свете, — когда выходил из Её комнаты.

Арриэтта, не опуская глаз, глядела на отца и глубже запихивала письмо под кофточку. Видно ему или нет, что там за ней, в темноте. Видно или нет огромную фигуру, закутавшуюся в одеяло?

— Пошли домой, — сказал Под и повернул обратно.

Под не раскрыл рта, пока они не оказались дома. И ни разу не взглянул на нее. Арриэтте приходилось пробираться позади него как она могла. Он не обращал внимания на ее попытки помочь ему запереть ворота, но когда она вдруг споткнулась и упала, он стоял, пока она не поднялась и не отряхнула колени, глядя на нее без всякого, казалось ей, интереса.

Ужин ждал их на столе, Хомили отложила глажку и выбежала из комнаты им навстречу; на ее лице было написано удивление, она никак не ожидала увидеть их вместе.

Под скинул на пол мешок и поглядел на жену.

— Что случилось? — произнесла тревожно Хомили, переводя взгляд с мужа на дочь.

— Она была в детской, — тихо сказал Под, — разговаривала с мальчишкой!

Хомили наклонилась вперед, судорожно стиснув руки поверх передника, глаза ее испуганно забегали по сторонам.

— Ой, — простонала она.

Под сел. Провел усталой рукой по глазам и лбу; лицо его выглядело тяжелым и бледным, как кусок теста.

— Что теперь? — сказал он.

Хомили стояла, не трогаясь с места, согнувшись, стиснув руки и не сводя глаз с Арриэтты.

— Как ты могла… — прошептала она.

«Они напуганы, — подумала вдруг Арриэтта, — они вовсе не сердятся… они очень, очень напуганы». Она сделала шаг вперед..

— Все в порядке… — начала она.

Хомили вдруг опустилась на катушку; она начала дрожать.

— О! — простонала она. — Что нам делать?!

И Хомили принялась тихонько раскачиваться, вперед-назад, вперед-назад.

— Мамочка, не надо, — взмолилась Арриэтта. — Все не так уж плохо, как тебе кажется. Право, не так.

Она пошарила на груди под кофтой. Сперва она не могла нащупать письмо, оно соскользнуло за спину, но наконец вытащила его, правда, очень измятое.

— Погляди, — сказала она, — это письмо от дяди Хендрири. Я ему написала, и мальчик отнес письмо, и…

— Ты ему написала! — раздался приглушенный крик Хомили. — О-о, — простонала она и закрыла глаза. — Что теперь будет? Что нам делать? Что нам делать? — И она принялась обмахиваться своей костлявой, но сейчас словно совсем мягкой рукой.

— Принеси матери воды, Арриэтта, — резко сказал Под. Арриэтта принесла воду в скорлупе от ореха; острый кончик скорлупы был отпилен, и она была похожа на бокал для коньяка.

— Как тебе пришло в голову, Арриэтта, сделать такую вещь? — спросила Хомили немного спокойнее и поставила пустую чашку на стол. — Что на тебя нашло?

И вот Арриэтта рассказала им о том, как ее «увидели» — в то первое утро, под вишней. А она решила им об этом не говорить, чтобы зря их не волновать. И как мальчик сказал, что они «вымирают». И как не просто важно, а жизненно, неотложно важно было выяснить, что семейство дяди Хендрири цело и невредимо.

— Ну поймите, пожалуйста, поймите, — молила их Арриэтта, — я старалась спасти нас всех от вымирания!

— Ну и слова она употребляет! — не без гордости сказала Хомили Поду, конечно, потихоньку от Арриэтты.

Но Под не слушал ее.

— Спасти нас! — сурово повторил он. — Вот как раз такие, как ты, дочка, которые делают все с бухты-барахты, без всякого уважения к традициям, и погубят нас всех раз и навсегда. Неужели ты не понимаешь, что ты натворила?

Арриэтта встретила его укоризненный взгляд.

— Да, — запинаясь, проговорила она, — я… я… написала письмо единственным из добываек, кто остался в этих краях, и получила ответ. И теперь, — храбро продолжала она, — мы можем держаться все вместе…

— Держаться вместе! — сердито повторил Под. — Неужели ты думаешь, что Хендрири и его семейство вернутся и станут жить здесь? Или что мать переселится в барсучью нору за два поля отсюда, чтобы жить на открытом воздухе… без горячей воды…

— Никогда! — вскричала Хомили громким голосом, таким громким, что они оба обернулись и посмотрели на нее.

— Или воображаешь, что мать отправится через два поля и сад, — продолжал Под, — где полно ворон, и коров, и лошадей, и чего-чего там еще нет, чтобы выпить чашечку чая с твоей тетей Люпи, которую и раньше-то не очень жаловала? Погоди, — сказал он, увидев, что Арриэтта хочет его прервать, — но дело даже не в этом… дело совсем в другом, — он наклонился к ней, и в голосе его послышалась необычайная серьезность, — в том, что теперь мальчишка знает, где мы живем!

— Нет, не знает, — сказала Арриэтта. — Я ему не говорила. Я…

— Ты рассказала ему, — прервал ее Под, — о том, как в кухне лопнул котел и нас залило горячей водой, ты рассказала, как все наши пожитки снесло к решетке… — Он снова сел, сердито глядя на нее. — Тут только надо немного подумать, и сразу догадаешься, — сказал он. Арриэтта промолчала, и Под продолжал: — Такого еще никогда не случалось, никогда, за всю долгую историю добываек. Их «видели» — да, их ловили — возможно, но ни один человек никогда не знал, где мы живем. Мы в очень большой опасности, Арриэтта, и навлекла ее на нас ты. И это факт!

— Ах, Под, — жалобно сказала Хомили. — Не пугай ребенка!

— Да, Хомили, — сказал Под мягче, — бедная моя старушка! Я никого не хочу пугать, но дело серьезное. Представь, я бы сказал тебе: собирайся, укладывай пожитки, нам надо сегодня же выбираться отсюда… Куда бы ты пошла?

— Только не к Хендрири, Под! — вскричала Хомили. — Только не туда! Я ни за что не уживусь в одной кухне с Люпи…

— Верно, — согласился Под, — не к Хендрири. И знаешь, почему? Потому что, где он живет, мальчишка тоже знает!