– Идем, – поторопил меня Фарид.
Мимо голых тополей и разрушенных саманных стен мы пробрались по засохшей грязи к обветшавшему домику. Оглянувшись, Фарид постучал в дверь.
Выглянула молодая женщина в белом платке, подняла на меня зелено-голубые глаза и отшатнулась. Но тут взгляд ее упал на Фарида. Лицо женщины осветила радость.
– Салям алейкум, Кэка Фарид!
– Салям, Мариам-джан. – Фарид впервые за весь день улыбнулся и поцеловал ее в макушку.
Женщина отступила в сторону, пропуская нас в дом. На меня она глядела с опаской.
Низкий потолок, совершенно голые стены, пара светильников в углу, соломенная циновка на полу. Обувь полагалось снять, что мы и сделали. У стены на тюфяке, прикрытом одеялом с обмахрившимися краями, скрестив ноги, сидели три мальчика. Высокий, широкоплечий бородач встал, чтобы поздороваться с нами. Они с Фаридом обнялись и расцеловались.
– Это Вахид, мой старший брат, – представил бородача Фарид. – А это Амир-ага, он приехал из Америки.
Вахид усадил меня рядом с собой, напротив мальчиков, которые так и повисли на Фариде. Как я ни противился, Вахид велел старшему сыну принести еще одеяло, чтобы мне было удобно на полу. Мариам занялась чаем.
– Как доехали? Не повстречали грабителей на перевале Хайбер? – шутливым тоном спросил Вахид. Хайбер во все века был знаменит своими разбойниками с большой дороги. – Хотя какой уважающий себя дозд покусится на колымагу моего брата.
Фарид устроил шутливую возню – повалил младшего сына Вахида на пол и принялся щекотать его здоровой рукой. Мальчик визжал и брыкался.
– Какая ни есть, а машина, – возразил Фарид обиженно. – Как там поживает твой осел?
– На моем осле ездить куда удобнее, чем на твоем механизме.
Братья засмеялись, и я вместе с ними.
Из соседней комнаты послышались тихие женские голоса. С моего места было хорошо видно, что там происходит. Мариам и пожилая женщина в коричневом хиджабе – наверное, ее мать – разливали чай по чашкам.
– Чем ты занимаешься в Америке, Амир-ага? – спросил Вахид.
– Я писатель.
Хихикнул Фарид или мне показалось?
– Писатель? – неподдельно удивился Вахид. – Ты пишешь про Афганистан?
– Писал когда-то. Но сейчас работаю над другими темами.
В моем последнем романе «Пепелище» университетский преподаватель застает жену в постели со студентом и уходит в табор к цыганам. Пресса у произведения была неплохая – некоторые обозреватели именовали роман «хорошим», а один критик даже удостоил его определения «захватывающий». Но мне почему-то вдруг стало стыдно. Хоть бы Вахид не спросил, о чем я сейчас пишу.
– Может, тебе стоит опять взяться за Афганистан и рассказать всему миру, что творят талибы в нашей стране? – предложил Вахид.
– Знаешь… не уверен, что справлюсь. Я ведь не публицист.
– Вот оно что, – смутился Вахид. – Тебе, конечно, виднее. Кто я такой, чтобы давать тебе советы?
Вошли Мариам и ее мать с чаем. Я вскочил с места, прижал руки к груди и согнулся в поклоне:
– Салям алейкум.
– Салям, – поклонилась мне в ответ пожилая женщина. Нижняя часть ее лица была прикрыта хиджабом. Не глядя мне в глаза, женщина поставила передо мной чашку с чаем и неслышно вышла из комнаты.
Я сел и отхлебнул черного ароматного напитка.
Вахид прервал напряженное молчание:
– Что привело тебя обратно в Афганистан?
– А что их всех приводит в Афганистан, дорогой братец? – Фарид говорил с Вахидом, но глаз не сводил с меня. В них читалось презрение.
– Бас! – цыкнул на него Вахид.
– Всегда все одно и то же, – не унимался Фарид. – Продать участок, дом, взять денежки и смыться, словно крыса. Как раз хватит, чтобы съездить с семьей в Мексику.
– Фарид! – взревел Вахид. Все вокруг вздрогнули от неожиданности. – Как ты себя ведешь? Ты у меня дома, Амир-ага – мой гость, своим поведением ты меня позоришь!
Фарид открыл было рот, но передумал и не сказал ничего, только устроился поудобнее у стены. Его пронзительный взгляд так и преследовал меня.
– Извини нас, Амир-ага, – уже спокойно сказал Вахид. – У него с детства язык опережает разум.
– Это моя вина, – попытался улыбнуться я. – Я ничуть не обижен. Мне следовало с самого начала
