отходили, когда слышали в ответ, что Лейла ожидает двойню. Из открытых окон дома доносились звуки старых регтаймов, мастерски исполнявшихся на специально настроенном пианино, которыми веселили пеструю толпу гостей, прогуливающихся по саду.
Она как раз поздравляла супружескую чету с серебряной свадьбой, когда с южной стороны появился небольшой гидросамолет и стал кружить над заливом. Приближающийся рокот его мотора заглушил голоса говорящих.
Он коснулся водной поверхности примерно в ста ярдах от берега и резво побежал к причалу, оставляя за собой двойные струи пенных брызг.
Напрягая зрение, Лейла, словно чем-то встревоженная, пыталась разглядеть фигуры, виднеющиеся за прозрачными стеклами кабины. Маловероятно, что кто-нибудь из ее знакомых мог прибыть на вечеринку таким способом, но она продолжала пристально разглядывать ярко-оранжевый самолетик.
Когда солнечные блики на воде перестали слепить ее, в одном из незнакомцев она узнала Данте. Она узнала бы его из тысячи мужчин по горделивой осанке, безукоризненно сидящей одежде, по многим неуловимым чертам, составляющим его неповторимый облик. И сразу же окружающий мир перестал для нее существовать. Она почувствовала себя так, словно сотня невидимых магнитов с непреодолимой силой притягивает ее к этому мужчине. Она смотрела на него как зачарованная и, уже больше не обращая внимания ни на что, отделилась от толпы гостей, и ноги сами понесли ее к причальной рампе. Лейла замерла у самой кромки волнореза, куда уже не долетал гул голосов, и осталась как будто на необитаемом острове.
Мир рушился вокруг нее. Она хотела, чтобы это мгновение длилось вечно, лишь бы оставалось ощущение невозможного, но одновременно и близкого счастья. А ведь она уже достигла самого края причала, что в ее положении было и крайне рискованно, и неосмотрительно. О, если б она могла броситься к нему прямо по воде!
А вечерний бриз, раскачивавший маленький гидроплан, надув колоколом ее широкое платье, подчеркнул уже изрядно округлившиеся формы. Лейла долго никак не могла справиться с непослушным платьем, развевавшимся словно флаг капитуляции.
Когда гидроплан отделяло от берега не более чем пятьдесят метров, Лейлу охватила паника: как она предстанет в таком виде перед мужчиной, который помнит ее как «самую прекрасную женщину на земле»?
А он все приближался, до него, казалось, уже можно было дотронуться. Она затрепетала. Вот он выходит из самолета, идет навстречу. Сейчас он дотронется до ее руки. Но... Он этого не делает. Он остановился перед ней, неотразимо прекрасный и бесконечно волнующий.
Данте пристально посмотрел на Лейлу, взгляд его, на мгновение задержавшись на лице, заскользил по телу, как бы оценивая, как ее переменила беременность.
Она почувствовала себя неловко под его взглядом.
— Что ты делаешь здесь, Данте? — спросила она.
Ее бросило в дрожь. Как же нелепо она себя ведет! Словно изображает привратника у Драммондов и проверяет приглашения у гостей.
Она ждала от него чего угодно, только не спокойного ответа, которым он ее удостоил:
— Я пришел поговорить с тобой. Здесь есть место, где нам не помешают? — спросил он. Его голос был как бархат, как летняя ночь. Таким голосом не выносят приговоры. Может быть, он все-таки просто старательно прячет нежные чувства к ней?
11
Она ни о чем не стала его спрашивать. Она не знала, что с ней происходит. Ей хотелось пасть ему на грудь и в то же время бежать с пристани, как поджавшая хвост трусливая собачонка.
С ним тоже творилось что-то непонятное. Всю дорогу он думал о том, как она будет удивлена, когда он появится на пороге коттеджа, так хорошо известного ему по рассказам Флетчера. Конечно, появится с видом победителя. Но как только он увидел ее, впервые за многие недели почувствовал, что оживает. Он снова видел ее волосы, ее глаза...
Он забыл, что хотел ей сказать. Перед мысленным взором мгновенно пронеслись картины из их незаконченного романа. Но назойливый шум вечеринки мешал ему сосредоточиться.
— Лейла, — сказал он несколько нервно. — Попрощайся со своими друзьями. Пускай они продолжают без тебя. В конце концов, я ведь не для того проделал весь этот путь, чтобы только поболтать с полузнакомыми людьми.
Он не догадывался, что ей самой до смерти надоела компания бездельников, в которой она оказалась по чистой случайности; ее выводили из себя их пустые разговоры главным образом о дорогих машинах, карьере и тому подобной чуши. Больше всего на свете она хотела сейчас, чтоб Данте украл ее, перенес в какое-нибудь уединенное место, где бы она могла сказать ему, глядя прямо в глаза, в его чудесные глаза, как скучала, как ждала, как любит его. О, как бы она хотела начать все сначала. Только бы он согласился!
Он почувствовал пустоту в руках. Ему захотелось обнять эту беременную женщину, роднее которой не было на земле. Он хотел бы каждый день засыпать и просыпаться рядом с ней. А сейчас, сию минуту, ему до головокружения захотелось заполучить ее в свою постель, чтобы она, обнаженная и покорная, лежала рядом и он мог бы ощутить биение сердец своих еще не рожденных близнецов. Боже, как же он желает эту женщину!
Данте, шагая рядом с ней по самому краю причала, наконец полностью осознал те изменения, которые произошли с Лейлой со времени их последней встречи. Волна нежности, захлестнувшей его, породила новые, ранее неведомые ему мысли. Он понял, как она нуждается сейчас в крепкой мужской руке, как ей необходима его помощь и поддержка. Интересно, подумал он, будут ли они похожи на меня, эти двое, которые пока меня даже не знают?
Потрясение, которое он испытал, было сравнимо с мощным ударом в лицо. А ведь он мог никогда не испытать ничего подобного, смалодушничай, откажись от поездки сюда.
— Тебе не холодно? Может быть, нам пойти в дом? — спросил он.
Лейла как будто не слышала его, до сих пор пребывая в оцепенении.
— Пойдем отсюда, — решительно повторил он, взял Лейлу за руку и повел к коттеджу.
Дом, в котором жила Лейла, приятно поразил его. Он, конечно, был похож на описание Энтони Флетчера, но Данте не предполагал, что коттедж обставлен с таким вкусом, что все в нем дышит неподдельным уютом. Данте решил, что Лейла нашла идеальное убежище, и опять пожалел, что это не его заслуга.
Лейла придвинула ему кресло, поставила в вазу цветы, собранные утром и забытые ею.
На диване лежали журналы и книги, наверное она читала их вчера. Ничего не скрылось от внимательного взгляда Данте. Он подметил даже японскую ширму, скрывавшую выход в кухню.
— Тебе нравятся полевые цветы? — спросил он, указывая на вазы с умело составленными букетами.
— Да, я люблю их трогательную, беззащитную нежность.
— Ты, видно, счастлива в этом доме...
— Да. Пока.
Данте никак не мог начать разговор, ради которого приехал. Он бы хотел, чтобы Лейла заговорила первой, но и она молчала, покачиваясь в кресле-качалке. Данте прокашлялся и с трудом выдавил:
— Ну хорошо... Ты, должно быть, удивлена, что я смог разыскать тебя.
— Я рассержена, Данте. Ты звонил Энтони?
— Почему же звонил? Я виделся с ним.