прежде чем Маркус сообразил, что происходит, он подумал, что в Ройстоне витрины магазинов гораздо более хилые, чем в Лондоне.
— Черт, Элли!
Она подняла ботинок и, воспользовавшись им как молотком, аккуратно продолбила дыру, достаточно большую, чтобы можно было просунуться в нее, не поранившись, и освободила Курта Кобэйна из его стеклянной тюрьмы.
— Вот так. Он на свободе. — Она сидела на парапете напротив магазина, прижимая к себе Курта, похожая на чревовещателя с куклой, и странно улыбалась самой себе; тем временем Маркус запаниковал. Он кинулся по дороге, словно бы решил добежать обратно до самого Лондона или до Кембриджа, в зависимости от того, в какую сторону бежит. Но через несколько метров коленки его задрожали, он остановился, несколько раз глубоко вздохнул, пошел обратно и сел рядом с ней.
— Зачем ты это сделала?
— Не знаю. Просто мне показалось, что он не должен стоять там один.
— О, Элли… — Он снова подумал, что Элли не следовало делать то, что она сделала, и что виновницей ее теперешних проблем была она сама. Ему это надоело. Все это было как-то не по-настоящему, а ведь в мире и так слишком много реальных проблем, чтобы изобретать их специально.
Когда Элли расколотила витрину, на улице было тихо, но звук разбитого стекла разбудил Ройстон, и несколько человек, закрывавших в это время свои магазины, прибежали посмотреть, что произошло.
— Вы, двое, оставайтесь тут! — велел загорелый парень с длинными волосами. Маркус решил, что он, должно быть, парикмахер или работает в каком-нибудь бутике. Еще совсем недавно он не смог бы сделать подобного предположения, но, если долго общаться с Уиллом, начинаешь кое-что подмечать.
— А мы никуда и не идем, правда, Маркус? — спросила Элли нежным голосом.
Сидя в полицейской машине, Маркус вспоминал день, когда ушел из школы, и какое будущее он тогда сам себе предсказал. В какой-то мере он оказался прав. Как он и предполагал, вся его жизнь изменилась, и теперь он был практически уверен, что станет или бродягой, или наркоманом. Он уже стал преступником. И во всем этом была виновата мама! Если бы она не пожаловалась миссис Моррисон насчет кроссовок, он никогда бы не повздорил с ней из-за того, что она посоветовала ему держаться подальше от парней, которые его допекали. И тогда не ушел бы среди дня из школы, и… и не встретил бы Элли в то утро. Она тоже была в ответе за происходящее. В конце концов, именно она только что запустила ботинком в витрину. Дело все в том, что, став прогульщиком, начинаешь общаться с такими людьми, как Элли, попадаешь в истории, тебя арестовывают и везут в полицейский участок Ройстона. И теперь уже ничего нельзя с этим поделать.
Полицейские отнеслись к ним по-настоящему хорошо. Элли объяснила им, что она не хулиганка и не наркоманка, что таким образом она просто выражала протест против коммерческой эксплуатации смерти Курта Кобэйна, на который, будучи гражданином, она имеет полное право. Полицейских это рассмешило — Маркус счел это хорошим знаком, даже несмотря на то, что Элли очень разозлилась: она заявила полицейским, что те ведут себя высокомерно; они переглянулись между собой и снова засмеялись.
По приезде в участок их провели в небольшую комнатку, вошла женщина-полицейский и начала с ними беседовать. Она спросила, сколько им лет, где они живут и что делают в Ройстоне. Маркус попытался рассказать про своего папу, про инцидент с подоконником и его решение серьезно обдумать свою жизнь, про Курта Кобэйна и водку, но понял, что все это звучит слишком запутанно и что она не улавливает связи между папиным несчастным случаем и Элли с ее разбитой витриной, поэтому решил прекратить попытки.
— Он ничего не сделал, — внезапно выдала Элли, но сказано это было отнюдь не доброжелательно, а так, будто бы он должен был что-то сделать, но не сделал этого. — Я сошла с поезда, а он потащился за мной. Это я разбила витрину. Отпустите его.
— Отпустить его куда? — спросила женщина-полицейский. Хороший вопрос, полумал Маркус, обрадовавшись, что она его задала. Ему не очень-то хотелось, чтобы его отпустили бродить по Ройстону. — Нам нужно позвонить кому-нибудь из родителей. И твоим тоже.
Элли посмотрела на нее волком, а та в ответ строго взглянула на Элли. Говорить тут, кажется, было не о чем. Состав преступления и личность преступника известны; предполагаемый преступник уже задержан и находится в участке, так что они просто стали молча сидеть и ждать.
Папа и Линдси появились первыми. Из-за того, что у папы была сломана ключица, вести машину пришлось Линдси, а она этого терпеть не могла, так что оба они были в неважном настроении: Линдси выглядела усталой и издерганной, а папа мучился от боли и ворчал. Было не похоже, что он серьезно обдумал свою жизнь, и уж точно не похоже, что еще недавно он жаждал встречи со своим единственным сыном.
Они остались наедине. Клайв тяжело опустился на скамью, тянувшуюся вдоль одной из стен, а Линдси, взглянув на него с тревогой, села рядом.
— Только этого мне сейчас не хватало. Спасибо тебе, Маркус.
Маркус грустно посмотрел на папу.
— Он ничего не сделал, — нетерпеливо пояснила Элли. — Он пытался мне помочь.
— А ты кто такая?
— Кто я такая? — Элли явно потешалась над его отцом. Маркусу показалось, что делать этого не стоит, но он устал бороться с Элли. — Кто я
— А с какой стати ты болтаешься с Маркусом?
— Я не болтаюсь с ним. Он мой друг. — Для Маркуса это было новостью. Он перестал чувствовать себя ее другом в тот момент, когда они сошли с поезда. — Он попросил меня поехать с ним в Кембридж, потому что не хотел вести задушевные разговоры с отцом, который его, кажется, не понимает и решил бросить в тот момент, когда он больше всего в нем нуждался. Хороши мужчины, да? Мать родная чуть с собой не покончила, а им и дела нет. Но стоит им свалиться с гребаного подоконника, как они тут же зовут тебя поговорить о смысле жизни.
Маркус уронил голову на стол и накрыл ее руками. Внезапно его охватила сильнейшая усталость; ему не хотелось видеть никого из этих людей. Жизнь достаточно сложна и без трепа Элли.
— Чья мама чуть не покончила с собой? — спросил Клайв.
— Мама Элли, — встрял Маркус.
Клайв посмотрел на Элли с интересом.
— Мне очень жаль, — сказал он без особого сожаления или даже интереса в голосе.
— Ничего страшного, — ответила Элли. Она поняла намек и некоторое время сидела молча.
— Должно быть, ты во всем винишь меня, — снова вступил папа. — Видимо, ты думаешь, что если бы я остался с твоей мамой, твоя жизнь не сошла бы с рельсов. И, наверное, ты прав. — Он вздохнул; Линдси взяла его руку и сочувственно погладила.
Маркус сел прямо:
— Да о чем ты говоришь?
— Я испортил тебе жизнь.
— Да я всего лишь навсего сошел с поезда, — запротестовал Маркус.
Его усталость как рукой сняло. Вместо нее на него накатилась такая злость, которую ему редко доводилось испытывать, злость, которая давала ему силы вступить в перепалку с любым, независимо от возраста. Ах, если бы эту штуку продавали в розлив, то он мог бы держать небольшую бутылочку в парте и отхлебывать из нее в течение дня.
— С каких это пор 'сойти с поезда' и 'сойти с рельсов' — одно и то же? Это Элли сошла с рельсов. Это она рехнулась. Это она только что расколотила ботинком витрину, потому что в этой витрине стояла фотография поп-звезды. А я ничего не сделал. И мне наплевать, что ты нас оставил. Меня это не волнует. Я бы сошел с поезда, даже если бы ты по-прежнему жил с мамой, я это сделал, потому что хотел присмотреть за своим другом.
В действительности он был не совсем прав, потому что, если бы его мама и папа по-прежнему жили
