— Может, лучше, если он не будет с вами видеться.
Уилл ничего не сказал. Опыт их вчерашнего разговора научил его кое-чему.
— Как вы думаете?
— Никак.
— Что?
— Никак не думаю. Я ничего не думаю. Вы его мать, вы принимаете решения.
— Но теперь и вы в этом участвуете. Он продолжает приходить к вам домой. Вы покупаете ему кроcсовки. Он живет собственной жизнью, которую я не могу контролировать, так что придется это делать вам.
— Я не собираюсь ничего контролировать.
— В таком случае лучше ему с вами больше не видеться.
— Вы это уже говорили. А что мне делать, если он позвонит в дверь?
— Не впускайте его.
— Хорошо.
— Просто, если вы не готовы подумать над тем, как мне помочь, лучше в это не ввязывайтесь.
— Хорошо.
— Господи, какой же вы все-таки эгоистичный ублюдок!
— А я живу сам по себе. Один. Я не ставлю свои интересы выше чьих-то, потому что, кроме меня, никого больше и нет.
— Теперь есть еще он. Вы не можете так просто отгородиться от жизни.
Уилл был практически уверен, что в этом она ошибается. От жизни можно отгородиться. Если ты не отвечаешь, когда она звонит тебе в дверь, то каким образом ей удастся попасть внутрь?
Глава 19
Маркусу не понравилось, что мама собирается поговорить с Уиллом. Еще некоторое время назад он бы этому обрадовался, но сейчас уже понимал, что он, мама, Уилл, Нед и еще один малыш вряд ли будут жить вместе в квартире Уилла. Начнем с того, что Неда не существовало, и с того (если можно начать дважды), что Фиона и Уилл не очень-то симпатизировали друг другу, да к тому же квартира Уилла была слишком мала для всех них, пусть даже их, как выяснилось, оказалось меньше, чем он думал.
Но теперь все слишком много знали, и было слишком много тем, обсуждение которых в его отсутствие было нежелательным. Он не хотел, чтобы Уилл разговаривал с мамой о больнице, а то как бы она опять не тронулась; ему также не хотелось, чтобы Уилл рассказал его маме, как он пытался шантажом заставить его пойти с ней на свидание; еще ему не хотелось, чтобы мама рассказала Уиллу, сколько времени в день ему разрешено смотреть телевизор, чтобы Уилл не вздумал его выключать, когда Маркус будет у него в гостях… Насколько он мог судить, любая тема разговора сулила неприятности.
Она ушла всего на несколько часов после вечернего чая, так что ей не пришлось искать никого, чтобы посидеть с ним; он закрыл дверь на цепочку, сделал домашнее задание, немного посмотрел телевизор, поиграл на компьютере и стал ждать ее. В пять минут десятого раздался условный звонок в дверь. Он впустил ее и уставился ей в лицо, пытаясь угадать, насколько расстроенной и злой она вернулась, но вроде все было нормально.
— Ты хорошо провела время?
— Нормально.
— Что это означает?
— Он не очень-то милый человек, не так ли?
— Мне кажется, он милый. Он купил мне кроссовки.
— Ты туда больше не пойдешь.
— Ты не можешь мне запретить.
— Не могу, но он тебе просто не откроет, так что это пустая трата времени.
— А откуда ты знаешь, что он мне не откроет?
— Потому что он мне так сказал.
Маркус легко представил, как Уилл это говорит, но волноваться было не из-за чего. Он знал, что у Уилла в квартире очень громкий звонок, а времени звонить в него у Маркуса предостаточно.
Маркус должен был пойти поговорить с директором школы по поводу своих кроссовок. Его мама нажаловалась в школе, несмотря на то что Маркус говорил ем,
Он отправился к кабинет директора в начале большой перемены, как велела ему классная руководительница, но миссис Моррисон была не готова его принять; через дверь было слышно, как она на кого-то кричит. Сначала он ждал один, но потом на последний стул из тех, что стояли перед кабинетом, села Элли Маккрей, угрюмая, неопрятная девчонка из десятого класса, которая собственноручно откромсала себе ножницами волосы и красила губы черной помадой. Элли была знаменита. У нее вечно были проблемы то с одним, то с другим — и всегда серьезнее некуда.
Сначала они сидели молча, но потом Маркус решил попробовать с ней поговорить; мама всегда убеждала его в необходимости разговаривать с ребятами из школы.
— Привет, Элли, — сказал он. Она посмотрела на него и, хохотнув, горько покачала головой и отвернулась. Маркус не обиделся. Вообще-то, он чуть не рассмеялся. Хотел бы он в этот момент иметь под рукой видеокамеру. Он бы с удовольствием продемонстрировал своей маме, что происходит, когда пытаешься заговорить с кем-нибудь в школе, особенно если это кто-то старше тебя и тем более с девочкой. Больше он этого делать не будет.
— Как это так получается, что каждый маленький вонючий сопливый засранец знает мое имя?
Маркус поверить не мог, что она говорит с ним, а когда взглянул на нее, ему показалось, что у него есть причины в этом сомневаться, потому что она по-прежнему смотрела в сторону. Он решил не отвечать.
— Эй, я с тобой разговариваю. Это грубо, черт возьми.
— Извини. Я не понял, что ты со мной разговариваешь.
— Я тут больше не вижу ни одного вонючего сопливого засранца, а ты?
— Тоже, — согласился Маркус.
— Так-то. Почему ты знаешь, как меня зовут? Я ведь, блин, и понятия не имею, кто ты такой.
— Ты знаменитость. — Он понял, что сделал ошибку, как только сказал это.
— И чем это я знаменита?
— Не знаю.
— Нет, знаешь. Я знаменита тем, что у меня все время неприятности.
— Да.
— Охренеть.
Они сидели некоторое время молча. Маркусу не хотелось нарушать тишину: если уж 'привет, Элли' вызвало такую бурю, то спрашивать, хорошо ли она провела выходные, уж точно не стоило.
— У меня вечно неприятности, а я никогда не делаю ничего плохого, — в конце концов сказала она.
— Точно.
— А ты откуда знаешь?
— Ведь ты сама это только что сказала. — Маркусу показалось, что это достойный ответ. Если Элли Маккрей сказала, что не делала ничего плохого, то так оно и было.
