— Ты это о чем?

— Да все про то же. Про ту ночь, театр, деньги… Про… мою рубрику в газете. Все сразу. Перемена… ну, я не знаю, самой атмосферы, что ли. Ты ведь обратила внимание, как все вокруг нас изменилось — чувства стали другими. А ты, естественно, решила, что у меня черепно-мозговая травма или что-нибудь в этом роде, да? Так вот… Все это идет оттуда. От доктора ГудНьюса.

— То есть оттого, что твой друг ГудНьюс не использует лечебный крем?

— Да. То есть никакого крема в самом деле нет. Это просто… О, мне даже не объяснить. Думал, будет просто — а вот никак. Не получается. — Я никогда не видела Дэвида таким косноязычным, взволнованным и озадаченным одновременно. — Прости.

— Да все прекрасно, что ты. Спешить некуда, так что заикайся хоть ночь напролет. Пользуйся своим временем. Не спеши.

— Дело в том, что я ночевал тогда… у ГудНьюса.

— А, вот ты о чем. Понятно. — Так нас учили вести беседу с пациентом: внимательно выслушать, не вмешиваясь, не перебивая, и обязательно дать закончить, даже если пациент — ваш супруг на стадии полного помешательства.

— Ты же не думаешь, что я на стадии полного помешательства?

— Нет. Что ты. Конечно же нет. Я имею в виду…

— Он изменил мою жизнь.

— Отлично. Ты молодец! И он тоже молодец!

— Не надо разговаривать со мной как с сумасшедшим.

— Прости. Я совсем не хотела, — испуганно сказала я. — Просто мне трудно так сразу разобраться, в чем тут дело и о чем идет речь.

— Сам не понимаю, в чем тут дело. Все это немножко… я бы сказал, странновато.

— Извини, можно вопрос?

— Конечно. Сколько угодно. О чем ты хочешь спросить? Что тебя интересует?

— Ты объяснишь насчет крема?

— У него нет никакого крема. В том-то и дело. Как ты до сих пор не поймешь? Крема нет. Просто нет — и все.

— Конечно, конечно, мне все понятно. Прости. Я все поняла. Он не пользуется никаким кремом. Более того — у него вообще нет никакого крема. У этого знахаря, альтернативного медика. Я просто пыталась найти связь между… между отсутствием у него крема и твоим поступком — ну, когда ты отдал восемьдесят фунтов бездомному мальчику. Я что-то не улавливаю здесь связи.

— Да. Правильно. Совершенно верно. — Дэвид запыхтел. — В общем, все началось так. В первый визит я не рассчитывал ни на какое исцеление. Ты же знаешь, я не доверяю знахарям. «Доктора нетрадиционной медицины» ничего кроме смеха у меня не вызывали. Просто хотелось досадить тебе.

— Я так и поняла.

— Ну вот. Ты уж прости, что все так вышло. Итак, рассказываю дальше. Он живет в крохотной квартирке над таксистской конторой, которая работает только по телефонным заказам, за станцией метро «Финсбери-парк» — это у черта на куличках, чистое захолустье, так что я уже хотел развернуться восвояси. Но тут какое-то странное чувство остановило меня. Я рассказал ГудНьюсу о проблемах со спиной и спросил, что он может сделать. Если бы он стал говорить про всякие там пассы, воскурения или иглоукалывание, я бы просто послал его подальше, но он сказал, что ему достаточно дотронуться до меня — и все. Только приложить руки — и боль пройдет. Естественно, такой способ лечения меня вполне устраивал, несмотря на всю его несерьезность. Кажется — что за чепуха, как можно лечить одним прикосновением рук? Но прикосновение ни к чему не обязывает, поэтому я решил попробовать — чем черт не шутит? Он сказал, что все займет максимум две секунды и, если ничего не случится, платить ему не надо. Я подумал, что он мне сделает — доходяга? Закатал рубашку и лег животом на кушетку — у него даже смотрового стола не было. Вот тут-то он и стал меня ощупывать — причем руки у него были невероятно горячие.

— Может, он их перед этим нагрел?

— В том то и дело, что сначала они были холодными, но, как только он притронулся к спине, руки стали нагреваться. Я тоже сначала подумал, что это какой-нибудь прогреватель, вроде «Глубокого тепла». Ведь он даже не массажировал меня и ничем не натирал. Просто дотрагивался, очень осторожно, и… и боли как не бывало. Причем сразу же. Прямо волшебство какое-то. Я уж подумал, не замешана ли тут магия.

— Так этот парень, наверное, хилер. Вроде тех, филиппинских, что исцеляют распятием.

— Да.

На миг Дэвид призадумался, словно пытаясь сообразить, может ли подобное объяснение устроить двух людей с университетским образованием. Все выглядело чересчур легко — не хватало некой добавочной сложности, которая могла бы объяснить это метод лечения. Руки, тепло, исцеление. Такое объяснение может устроить разве что неграмотного дикаря. Для образованного европейца этого явно недостаточно: должно быть еще что-то заковыристое, хитроумное. А зачем? Ну, хилер, ну, пощупал: стало лучше — пошел домой. И все. Что непонятного? Мы сами себе усложняем жизнь.

— Да, у него дар.

— Прекрасно. Великолепно. Да здравствует ГудНьюс. Он привел твою спину в порядок и свел с Молли экзему. Какое счастье, что ты его нашел! — Я ничуть не шутила, напротив — старалась соблюсти серьезность, которой надо придерживаться в разговорах с больными и психически неуравновешенными людьми.

Но это был еще не конец истории.

— Все-таки не хотелось бы, чтобы он оказался просто хилером.

— А кем, по-твоему, он должен оказаться?

— Ну… не знаю. Кем-то другим. Поэтому мы и повздорили с Молли из-за крема. Мне нужен был этот крем, понимаешь — чтобы как-то уяснить происходящее. А ребенку он не нужен — ребенку и так все понятно. Ему не нужно мази для веры. А мне, видишь ли, понадобился магический крем с Тибета или откуда-нибудь еще: крем, о котором неизвестно традиционной медицине. Понимаешь, я просто вообразил его, этот крем, в руках ГудНьюса.

— Ну что же тут непонятного. Волшебный крем устраивает тебя больше, чем волшебные руки. Правильно?

— Да нет, крем — не волшебный, он просто… лекарство.

Типичный невежественный рационалист. Аспирин для такого — может быть, самый сенсационный пример белой магии, но раз его можно купить в аптеке «Бутс»,[16] это не считается.

— Тут должна быть какая-то магия, раз одно и то же средство исцелило и боли в спине, и экзему. Это совершенно разные болезни.

— Это не дает мне покоя. И потом — у меня сразу прошла головная боль…

— Я совсем забыла про твою головную боль.

— Вот тут-то и началось самое странное. Потому что… Не знаю зачем, но я рассказал ему, что у меня временами побаливает голова. Просто сорвалось с языка. А он, не говоря лишних слов, посмотрел на меня и сказал: «Я могу помочь вам». И просто притронулся к вискам… вот так.

— Ага. Он притронулся к твоим вискам. А дальше?

— Да, он прикоснулся к моим вискам, и боль тут же прошла, но я стал ощущать… что-то другое.

— Что именно? Подробнее опиши свои ощущения.

— Ну… стало как-то теплее.

— Если мне не изменяет память, это произошло как раз в тот день, когда мы повздорили и окончательно решили расстаться? Когда ты взбеленился и известил меня, что уходишь из дому на два дня, а мне надо подготовить детей и рассказать им, почему мы разводимся?

— Я стал совершенно спокоен. После этого прикосновения весь гнев из меня выветрился. И еще: мне больше не хочется шутить. То есть заниматься тем, чем я всегда занимался в газете. Я совершенно утратил сарказм.

Мне вспомнилось, что я тогда почувствовала, — от внезапной перемены в его поведении я испытала тоску и сожаление к самой себе. Итак, мой муж пошел к хилеру, магическим образом обрел спокойствие, а