Он удалился с трубкой в гостиную, размышляя о том, что этот странный приморский городишко наилучшим образом приспособлен для примирения, для здорового завершения болезненной истории. Конечно, не следует просить Энни принять еще одного члена его семьи, но они вполне могли бы остановиться на пару дней в какой-нибудь ночлежке с завтраком. Можно было бы прогуливаться по пирсу, сидеть, свесив ноги над водой, говорить, слушать, снова говорить…
– Такер?
Обращение «папа, отец» еще надо заслужить, подумал Такер. Может быть, этим и должны завершиться их беседы на пирсе: она назовет его «папа», он всплакнет…
– Да, это я. Извини. Вышел с телефоном, чтобы никто не мешал.
– Где ты?
– В маленьком городке на восточном берегу Англии. Гулнесс называется. Скучноватый городок, но забавный. Тебе бы понравился.
– Гм. Поздравляю. Ты, конечно, знаешь, что я приехала из Франции, чтобы навестить тебя в больнице.
Голос она унаследовала от матери. Даже – что еще хуже – темперамент, не только голос. Такер услышал ту же решимость видеть в нем – и в любом другом – лучшее, почуял ту же стеснительную улыбку. С Грейс, как и с Лайзой, ему было особенно тяжело – с их всесокрушающей терпимостью, сочувствием, готовностью все простить. Ну как прикажете с такими общаться? Он больше привык к язвительности и сарказму, которые проще игнорировать.
– Да, я слышал, что ты должна приехать.
– Знал, значит. И удрал.
– Я не от тебя удрал.
Не следует слишком много врать человеку, с которым надеешься наладить добрые отношения, но без одной-двух маленьких неправд, без небольших тактических отступлений от генерального направления никак не обойтись.
– Не хотел встречаться с тобой в присутствии остальных.
– Гм. Нелишне напомнить, что большинство среди этих остальных – твои дети.
– Большинство. Но не все. Там еще пара бывших жен. Я чувствовал себя с ними неловко. Ну, и общее самочувствие к тому же…
– Ладно, в конца концов, тебе лучше знать, как справиться с этим.
– Я вот о чем думал… Не хочешь сюда ко мне приехать? Тогда мы с тобой могли бы…
На язык лезли всякие пошлые слова фразы вроде «исцеления», «залечивания ран», «выяснения отношений» и «налаживания связей». Нет уж, спасибо, вслух он такого не скажет.
– Что могли бы?
– Потусить.
– Потусить?
– Да. И, наверное, поболтать.
– Хм…
– Как ты к этому относишься? Может, продиктовать расписание поездов?
– Спасибо, Такер. Но не надо расписания. Не поеду.
– Ох-х…
Такер ушам не поверил. Где готовность к компромиссу, мягкость, неуверенность?
– Мне и в Лондон не хотелось ехать. К чему?
– Спроси у Лиззи.
– Я вообще не пойму, зачем эти встречи, где бы то ни было. Не хочу показаться невежливой, Такер, я считаю, что ты значительный и талантливый человек, и мне было очень интересно читать все эти статьи о тебе. У мамы целая папка вырезок. Но у нас с тобой не слишком много общего, правда?
– Ну… в последние годы…
В трубке раздался мелодичный смех.
– Если точнее, в последние двадцать четыре года.
Ей уже двадцать четыре?
– И я понимаю, что само существование мое… как бы это сказать… не к месту. Я твой альбом слышала. Ни меня, ни Лайзы там и духу нет.
– Это было давно.
– Согласна. Это было давно, когда ты ставил искусство выше… в общем, выше меня.
– Нет-нет, Грейси, я…
– Я понимаю. Правда-правда. Хотя не должна бы. Но ведь на самом деле я ничего не имею против людей искусства, они мне даже нравятся. И я все понимаю. Но чего ты теперь от меня хочешь? Допустим, ты хочешь провести разговор по душам в этой дыре, у черта на куличках. Но дальше-то что? Дальше ничего, если тебе не вздумается изображать лицемера. А мне не нужно твое лицемерие. Не думаю, что ты сильно изменился со времен «Джульетты».
Нет, конечно же, не могла она унаследовать такую проницательность от Лайзы. Что ж, гордись собой, родитель.
Такер вошел в кухню и вернул Энни трубку.
– Ну как?
Он покачал головой.
– Жаль.
– Да ладно. Я ее уже давно потерял. Просто сериалов насмотрелся.
Дункан очень тщательно и очень медленно натягивал пальто, все время что-то поправляя и не попадая в рукава. Жадно впитывал последние минуты свидания всей своей жизни.
– Да вы не торопитесь уходить, – вскользь бросил ему Такер. Дункан поднял на него собачий взгляд, безнадежный, как у прыщавого старшеклашки, который услышал, что первая красотка класса пока что не совсем лишила его своей благосклонности.
– Правда?
– Правда. То, что вы мне тут сказали… Я и сам часто над этим задумывался. Я вам искренне благодарен.
Теперь старшеклашка видит, как первая красотка стаскивает трусики и… Нет, тухлая аналогия, что ни говори. Банальная, захватанная… как резинка трусиков. Стоит лишь взглянуть на нее несколько более критически…
– Если вам интересно порассуждать о моей работе, мне было бы только приятно. В том, что вы в ней здорово разбираетесь, я уже не сомневаюсь.
Какого, собственно, дьявола? За каким чертом он полжизни провел в подполье, прятался от всего света, прятался от таких вот дунканов? Сколько их на свете? Горстка по всему глобусу. Гребаный Интернет объединил их и придал видимость солидности и авторитетности. И тот же гребаный Интернет сделал Такера центром его собственной параноидальной микровселенной.
– Я сожалею, что вломился в туалет Джули Битти, – вздумал вдруг извиняться Дункан.
– Бросьте. Не знаю, с чего я так взбеленился. Честно говоря, не для протокола… Джули Битти иной раз представляют этакой музой-фурией с огненным бичом. На деле же она всего лишь симпатичная пустышка. Ежели время от времени кто-то посторонний наведается в ее туалет, она вряд ли хоть сколько-нибудь пострадает.
Главными ингредиентами жизни любого нормального человека не без оснований считаются работа и семья. Такер долгое время пренебрегал обоими. С обломками его семьи – вернее, множества семей – уже ничего не поделаешь. Наладить общение с Грейс ему вряд ли удастся. Отношения с Лиззи будут колебаться от взаимно терпимых, хотя и с трудом, до раздражающих их обоих. Старшие сыновья его не очень интересуют. Значит, опять остается Джексон – что дает двадцатипроцентную индульгенцию его отцовских грехов. Но, ответив на один вопрос из пяти, ни один экзамен не сдашь.
Что искупить его грехи может работа, Такеру до сих пор в голову не приходило. Однако, весь вечер слушая зацикленного зануду, который с выпученными от рьяности глазами снова и снова объяснял ему истоки его гениальности, Такер начал склоняться к мысли, что надежда на искупление куда как не
