столкнувшихся в предварительной стычке.

Последние дебаты на ступенях нью-йоркского Сити-Холла должны были проводиться в пятницу, за неделю до выборов. Они должны были включать программу каждого кандидата о том, что можно было бы сделать: гетто, жилищное строительство, налоги, транспорт, уличная преступность. После общего наброска каждый возьмет пункт из своей партийной платформы, один за другим, и в деталях опишет его. Программа будет длиться девяносто минут, и будет проведена в начале второй половины дня — в час, когда ожидается привлечь одну из самых больших толп в истории города Нью-Йорка. Шиа и Шорт предсказывали, что телевизионная аудитория будет составлять многие миллионы зрителей.

Всю эту неделю погода, казалось, оказывала одолжение Келли. Свежие, тихие дни, подходящие для футбола, аплодирующие толпы, развевающиеся знамена — молодость. Но последняя пятница обманула нас. Неприятный серый день был первым признаком приближения холодной зимы.

В нашем номере в отеле «Рузвельт» разразилось большое волнение, когда до нас дошли слухи, что среди наших телезрителей будет президент. Сити-Холл-Плаза была оцеплена от Парк-Роу до Бродвея, а с юга до Барклай-стрит. Были выпущены билеты — кто первый пришел, тот первый и получил — но запас их исчез за пару часов.

С момента возвращения Джош осторожно оставался на заднем плане, но в этот раз он сказал мне, что будет среди гостей на платформе.

— Я подожду, пока они не начнут, потом проскользну сзади, — сказал он. — До того, как они закончат, я исчезну. Я хочу увидеть Келли лицом к лицу, живьем. Хотя бы один раз, — добавил он.

Для Лейси было оставлено место в первом ряду, среди важных персон на платформе, а я должен был держать сзади складной стул для Джоша.

К Сити-Холлу я приехал рано. Существовали бесчисленные детали, которые надо было обсудить с другой стороной, нелепые вопросы, вроде гримеров, а также каких документов можно придерживаться при дебатах, продолжительность подведения итогов и так далее. Наконец пререкания прекратились, и мы стали ждать появления главных действующих лиц. Я прошел через площадь к возвышающейся рядом со ступенями Сити-Холла платформой, где встретил инспектора Мэррика. Я взглянул на него, приподняв бровь.

— Какие-то проблемы?

— Налетчик, который утром ограбил телемагазин на Сэдвик-авеню, ранил полицейского. Полицейский сказал, что тот парень огромен, как дом, и носит кеды.

Он указал на толпу.

— На всякий случай у меня здесь детективы в штатском.

— Это был Вилли?

Мэррик пожал плечами.

— Было темно. Может, это был просто огромный парень в кедах.

Потом он добавил:

— Но с другой стороны, это мог быть и Вилли. — Он посмотрел на платформу. — Это последняя встреча, да?

— Последняя, инспектор.

— Политически это очень интересно, но у меня от этого язва на язве. — Он махнул рукой: — Увидимся после шоу.

Я забыл об инспекторе Мэррике и его страхах, когда появились Келли и Джентайл. Толпа была самой большой с начала дебатов. Рев, приветствующий обоих мужчин, напоминал мне бешенство зрителей, встречающих чемпиона и претендента, когда их секунданты поднимают канаты, чтобы они могли выйти на ринг.

Рассматривая море поднятых лиц, они были великолепным примером американских политиков. Джентайл — высокий, уверенный, аристократичный, с улыбкой смотрел на них сверху вниз. Келли — почти мальчишеский вид, наполовину машущий рукой, наполовину салютующий, скажем, так выглядели его действия, и я наслаждался каждой минутой зрелища.

Когда я наблюдал за ним, то спрашивал себя, что за потрясающая магия с такой сердечностью светилась вокруг Келли последнюю неделю? Могут ли эти неосязаемые человеческие элементы, которые привлекли к нему многих из нас, притупиться во время утомительной кампании? Я полагал, что нет. Никто не может сказать, что преданность и цели износились. Нет, они всегда были здесь. Тогда, что это было?

Может, это была безотчетная зависть к качествам, которые большинство зрителей жаждали для самих себя: элегантность, остроумие, мужество, даже энергичная грация молодости. Однако потом в неосознанной озлобленности, они решали, что он не должен выиграть слишком легко — его надо испытать.

Келли показал нам, что грация, обаяние, остроумие и мужество были частью его самого, что все это было заключено в самом его костном мозге. Во время дебатов, когда его наблюдали миллионы, этот блеск стал виден, когда он обращался, чтобы воодушевить их унылые жизни. Возможно впервые они видели его отчетливо, без того имиджа, что мы для него создали.

Мои мысли были прерваны, когда кандидаты готовились метать жребий, и на стул рядом со мной проскользнул Джош. Он был в темных очках, а воротник его пальто был поднят.

— Я чувствую себя, как беглец из шпионского фильма, — пробормотал он.

— Кто-нибудь видел тебя?

— Когда я шел через Плазу, то видел Мэррика. Он внимательно посмотрел на меня, но только махнул рукой.

— Он думает, что сегодня утром Вилли ограбил магазин в Бруклине.

— Бедняга, Вилли, — произнес он. — Надеюсь, им не придется стрелять.

— Пару месяцев назад ты готов был держать свечу, лишь бы они пристрелили его, — отметил я.

— Да, я много чего говорил, о чем сейчас сожалею, — последовал ответ. — Ладно, они начинают! Джентайл выиграл при жеребьевке.

Мне говорили, что Джентайл произнес одну из лучших речей за всю свою карьеру, но, честно говоря, я улавливал только отдельные слова и фразы. Мэррик взволновал меня. Я вытягивал шею, оглядывая толпу, пока Джош не шепнул мне, что я напоминаю старого нервного гусака.

Речь Келли тоже заслужила высокую оценку, но Джентайл удерживал незначительные преимущество.

После общих дебатов был объявлен короткий перерыв. Потом оба вернулись для подведения итогов.

Наконец Келли подошел к микрофону. Волна шумных приветствий, свиста и топота ног прошла по Плазе. Я знал эту речь наизусть, но, хотя я старался следить за ней, в моем сознании бродили другие мысли. Что я буду делать после дня выборов? Чем займутся Джош и Лейси?

Множество сцен из прошедших месяцев теснились между собой перед моим мысленным взором: первый день здесь в Сити-Холле, когда сенатор столкнулся с Джентайлом после его отставки, встреча с Барни Маллади и Джином Абернети в нескольких шагах от того места, где я сейчас сидел; потом телефонный звонок, который раздался в нашем офисе, через Бродвей.

Полагаю, что именно последняя мысль и заставила меня поднять глаза к окнам нашего офиса на четвертом этаже Вулворт-Билдинга. Полубессознательно я изучал их, вспоминая первый день, когда мы арендовали помещение, и Джош настаивал, чтобы мы купили бутылку шампанского, что стоило нам 15 долларов на двоих… Моя голова и кости уже не те, что прежде, но, слава Богу, я никогда не нуждался в очках, поэтому я мог разглядеть окна, которые выходили с Бродвея на Плаза. Неожиданно я сообразил, что одно окно приоткрыто на четыре или пять дюймов. Сначала я праздно размышлял, почему. И тут меня ошеломила одна мысль.