— Нутрия, — прошептал человек с шестом.

На лице торговца отразились гнев и презрение.

— Я всегда думал, что ты немного того, придурковат, — с досадой сказал он и повернулся, чтобы идти.

— А ты знаешь ли, кто я такой? — с деланным удивлением спросил охотник.

— Ловец нутрий Арон.

— Я Арон с посохом, — торжественно заявил охотник, — ты знаешь, кто это такой. «И посох Арона зацветет и принесет плоды». Забыл, что ли, что учил в детстве? У меня, как на хлебном дереве; на нем растет хлеб, — добавил он, — и, может быть, даже вино.

— Чушь собачья, — сказал торговец и повернулся к нему спиной.

— А ты не хочешь поглядеть на нутрию? — крикнул ему вслед охотник.

— Сам ты нутрия, — огрызнулся торговец и поспешил прочь.

— Ха! — ухмыльнулся охотник.

Он положил шест на плечо и не спеша пошел поглядеть, чем же там были так заняты селяне.

Силас сидел на дереве и с удивлением смотрел ему вслед. Уж не сон ли это? Но вот он хлеб… и такой мягкий… Мальчик с аппетитом вонзил в него зубы.

Не успел он закончить трапезу, как возле дома Юанны что-то сильно зашуршало. Он перестал жевать и посмотрел вниз. Сквозь густые кусты, росшие у стены дома, пригибаясь, пробирался Хромой Годик. Непостижимо каким способом он вскарабкался на старую черепичную крышу, прополз к нависшим над крышей веткам и через минуту оказался на дереве рядом с другом. Вольготно устроившись на развилке веток и прислонившись к стволу, Силас ел хлеб, запивая его молоком из фляжки.

— Откуда ты это все раздобыл? — не скрывая зависти, спросил Годик.

— Ты вчера меня угостил, а я сегодня тебя.

— Ну а кто тебе его дал? — спросил Годик, уписывая хлеб за обе щеки.

Силас рассказал, как все было, как охотник за нутриями подал ему еду на шесте.

— Да, он слышит и видит все лучше, чем все мы вместе взятые, — сказал Хромой Годик, и в голосе его звучало глубокое уважение.

Силас протянул ему фляжку с молоком, его еще оставалось довольно много.

— Это ты кричал? — вдруг спросил Годик.

— Это флейта свистела, — с серьезным видом поправил его Силас.

— Никак ты спятил!

— Да, я такое часто проделывал.

— Он чуть не умер от этого. Горло у него сжалось или еще что там стряслось, ему пришлось долго лежать, покуда они смогли вытащить эту шпагу.

— Он сильно разозлился?

— Еще бы! Он накинулся на Бартолина и требовал, чтобы тот сказал, где ты есть, он был уверен, что Бартолин спрятал тебя. Для чего ты это сделал?

— Да так, для смеха.

— А если они теперь тебя найдут?

— Так ведь ты сказал, что это птица кричала. Они все подумали на птицу, кроме Филлипа.

— Тебе не видать коня, если будешь так дурачиться, — пригрозил Годик, — шпагоглотатель тоже хочет его купить.

— Стало быть, уже трое хотят.

— Эммануель думает, что теперь он может содрать за него хороший куш. Это будет самая важная конская ярмарка за много лет. Даже Петрус не помнит, когда еще здесь такая была. Эммануель хочет продать лошадь сразу после обеда, а торговец хочет сначала продать свои товары. Боится, что народ не станет интересоваться, что он привез в сундуках, после того как лошадь будет продана. А Бартолин, тот вообще говорит, мол, лошадь его, с какой стати ему покупать свою собственную лошадь.

— Я думаю, с этим конем все будет ясно, только скорей бы, мне уж надоело тут сидеть, словно птица.

Толпа у фургонов начала редеть, и Хромой Годик вскоре засобирался вниз.

— Мне пора, — сказал он, — а то мать начнет меня искать и звать. Она велела нам ложиться и еще поспать. Но я еще приду к тебе, если смогу, когда все заснут.

Он спустился на крышу и исчез. Силас вдруг почувствовал себя ужасно одиноким, ведь ему предстояло здесь еще так долго ждать. Другие, небось, могут улечься в постель и захрапеть.

В деревне было тихо, нигде ничто не двигалось, до Силаса сидевшего на дереве, не долетал ни один звук, даже жаворонки днем петь не хотели. Силасу стало скучно. Пожалуй, можно было бы спуститься вниз, пока никто не видит.

Он посидел немного, прислушиваясь. На другой стороне улицы в конюшне стоял его конь… «Что, если прокрасться и взглянуть на него, ведь должна же быть хоть одна щелка в стене…

А может, навестить Карло? Его мать и шпагоглотатель пошли в дом к Эммануелю, и сейчас у фургонов остался один Карло».

Силас повис над крышей дома Юанны, потом осторожно скользнул ногами по черепице. Нагревшаяся черепица уже слегка жгла ноги, он встал на четвереньки, чтобы не так сильно давить на нее. Не очень-то здорово будет, если он проломит крышу и провалится. Прямо в дом. Вот будет радость для Бартолина.

Ловко, как кошка, Силас прополз по крыше, остерегаясь трогать шаткие черепицы, но все же они колебались и стучали одна о другую. К счастью, все там внизу крепко спали. Он без труда добрался до фронтона, откуда влезал на крышу Годик, и через минуту уже стоял на земле. Здесь, на задворках, ему представилась еще более убогая картина, чем на улице. Все росло здесь как попало, повсюду валялся ненужный хлам и отбросы. Раздолье для свиней и кур! Сейчас они, поди, дремали в кустах, прячась от жары, подумал Силас, и в самом деле нашел гнездо, в котором лежали четыре яйца. Не долго думая, он разбил их и выпил. Вот это жизнь!

Он прошел по задворкам почти все дома, как вдруг почувствовал, что за ним кто-то идет, и быстро спрятался за какой-то развалюхой. Это опять был Хромой Годик.

— Ты вовсе спятил? — прошептал он, увидев Силаса. — Беги давай назад, они сейчас начинают.

— Да они все спят, — возразил Силас.

— Никто не спит, — отрезал Годик, — слишком важный сегодня день. Давай-ка, поторапливайся.

И они, пригнувшись, побежали друг за другом назад к задворкам дома Юанны.

— Лезь позади меня, ползи по самому краю крыши, чтобы они не услыхали.

— Куда это тебя черти понесли? — спросил Годик, когда они снова вскарабкались на дерево.

— Хотел поговорить с Карло.

— Видать, ты вовсе ополоумел.

— Шш… — зашикал Силас.

Дверь отворилась, и на улицу вышел человек. Чуть погодя из другой двери вышли еще двое.

— Что я тебе говорил! Хорош бы ты был, если бы сидел сейчас у Карло.

Из дома Юанны появился Бартолин, а из дома Эммануеля вышли Филлип и торговец. Улицу мгновенно заполнили женщины и дети, и все они столпились возле большого дерева, на котором сидели Силас и Хромой Годик. Торговец громко и торжественно велел нести сундуки.

«Зачем это? — подумал Силас, — словно хоронить кого-то собираются, смех да и только».

— Это он так выставляется потому, что здесь шпагоглотатель и твоя мать, — прошептал Годик.

— Давайте сперва лошадь торговать, — проревел Бартолин громовым голосом.

Торговец не согласился и еще раз велел вынести сундуки из дома Эммануеля, и на этот раз сундуки появились. Широко расставив ноги, Бартолин встал у первого сундука, всем своим видом выражая