Фабрика работала как и прежде. Машины были на ходу, люди приходили домой обедать, но ничего больше того, что было уже известно, рассказать не могли.

Полицейские заходили чуть ли не в каждый дом: во все лавки, кафе, в харчевню, гостиницу, на станцию. Но никто не видел никаких подозрительных чужаков и не заметил ничего особенного.

Даже Соня.

На следующий день в газете появилось сдержанное сообщение об ограблении фабрики в Уре, а еще через день была напечатана лишь небольшая заметка об этом. И больше ничего.

Не заметно было также, чтобы фабрика приближалась к банкротству. Директор Симонсен поехал в город на совещание и снова вернулся домой.

А тут еще Монсен и его часы!

Уполномоченный ленсмана Йоханнессен вошел в часовую лавку, чтобы еще немного побеседовать об этой краже и выяснить кое-какие мелочи. Монсен сидел в своем вертящемся кресле и ковырял в зубах спичкой. На нем был старомодный жилет и старомодные часы с цепочкой — он всегда так ходил. Как всегда, у него были рыжие усы и, как всегда, волосы его были расчесаны на пробор. И объяснение его ничем не отличалось от прежнего.

— Целый день я сидел здесь. Целый день. Пока лавка не закрылась и я не хватился часов.

— Но вы, верно, обедали? — спросил Йоханнессен.

— Да, но это было до того, как я принес часы. Я сам получил посылку на почте и положил ее на прилавок.

— Кто же присматривал тогда за лавкой?

— Никто. Я повесил на дверях объявление, где было написано: «Скоро вернусь!»

— А когда вы вернулись, вас никто не ждал?

— Здесь было пусто, как на школьном дворе в воскресенье. Я знал, что в посылке, и положил ее на прилавок. Вот здесь. Я не распаковал ее, так как был занят.

— Чем? — спросил Йоханнессен.

— Это дела не касается.

— Все касается дела.

— Я разгадывал кроссворд, — ответил Монсен.

— Вы справились с ним?

— С чем?

— С кроссвордом?

— Это тоже касается дела, да? — спросил Монсен и ткнул в Йоханнессена расщепленной спичкой, которой ковырял в зубах.

— Может и нет. Но я сам решаю кроссворды и знаю, что их редко разгадывают до конца. Это может быть любой уезд в Трённелаге или какой-то французский поэт или кто-то в этом роде, которого потом приходится искать в справочнике. Например, как звали жену Бальдра[80] или нечто подобное.

— Я, во всяком случае, с кроссвордами справляюсь, — заверил Йоханнессена Монсен. — Вот!

Вытащив листок бумаги, он показал кроссворд, в котором все буквы были красиво выведены чернилами.

— Я никогда никуда не посылаю кроссворды, когда их решаю. Я никогда не получаю премии. Те, кто распоряжается премиями, дают их, вероятно, только своим.

— Вы плохо думаете о людях, Монсен, — сказал уполномоченный ленсмана. — Этот кроссворд решен хорошо. Неужели вы нашли все эти трудные слова, так ни единого разу и не отлучившись из лавки?

— Нет, я ходил заглянуть в справочник, но когда вернулся, посылка была на месте.

— Несомненно. Однако вот вы сами видите: хоть на мгновение, но вы все-таки выходили из магазина.

— Раз вы уж такой дотошный, Йоханнессен, я не выходил из лавки, потому что стоял в открытых дверях и держал справочник рядом.

— Это не я дотошный, Монсен.

— Может, это я?

— Нет, это дело такое, Монсен.

— Дело не дотошное, надо только как следует взять за шиворот этого щенка-мальчишку и лупить его, пока не сознается.

— Могу я взглянуть, где ваша книжная полка, Монсен?

— С радостью. Вот, — Монсен указал на открытую дверь квартиры, и Йоханнессен заглянул туда.

— Так окажите мне заодно одолжение и посмотрите, как называется лимфатическая железа из двух слов и семнадцати букв.

Перед Монсеном лежал уже новый кроссворд.

Йоханнессену пришлось пройти в самый угол за дверью и, кроме того, нагнуться, чтобы найти том на букву «Л».

— Это лимфатический узел! — воскликнул он и поставил справочник на место.

— Лимфатический узел! — злобно произнес Монсен. — Ну и словечки! Это придуманные заново слова, из тех, которых никто никогда прежде не слыхал.

Мелкими, красивыми буквами вписал он «лимфатический узел».

— Слова не могут быть совершенно новыми, если справочнику тридцать лет, — сказал Йоханнессен.

— Чем тут стоять и забавляться, лучше бы вы арестовали этого наглеца! — посоветовал Монсен.

— Сначала нам нужны доказательства, что это он украл!

— Разве мало того, что я говорю?

— Если вы не видели собственными глазами, как он крал, это — не доказательство.

— Доказательство! Доказательство! Наверное, это доказательство, если иначе быть не может. Никто не мог бы взять часы, чтобы я этого не видел.

— Но их взяли, а вы этого не видели.

— Он — единственный, кто мог бы их взять, чтоб я этого не видел.

— Несмотря на нескольких чужаков, которые в ту же ночь совершили здесь кражу со взломом!

— Да, вы можете сказать все, что вам выгодно! Притянуть к делу бандитов, а потом сидеть сложа руки и отгадывать кроссворды. Но я скажу вам, мой друг! Если бы те, кто взорвал сейф, взяли посылку, я говорю если — они бы спрятали ее в своем автомобиле. Но если ее украл этот ангелочек — мальчик Нильс, у него не было бы времени хорошенько припрятать ее. И тогда она лежит здесь в лесу или внизу у моста или в каком-нибудь другом месте, где шляется этот щенок. И если бы полицейские могли быстрее пораскинуть мозгами, они бы явились сюда с ищейками, увеличительными стеклами и всем, чем только пользуются в своей работе. И нашли бы посылку до того, как ангелочек прокрался к тайнику при лунном свете, чтобы перепрятать часы в более надежное место или бросить в озеро.

— Возможно, вы правы, — сказал Йоханнессен. — Мы попытаемся…

— Могли бы поблагодарить за добрый совет, — буркнул Монсен.

Нильс стоял на станции, когда подошел предобеденный поезд. Человек с овчаркой вышел из вагона; Нильс узнал и проводника и собаку.

— Кари!

Кари подняла большую серую голову и взглянула на него.

— Матушка Кари, узнаешь меня?

— Здравствуй, — поздоровался проводник.

Фамилия его была Юннесдал. Нильс знал, что он — старший полицейский из Бергена. Такой старший полицейский должен быть старый и нудный, но Юннесдал был не такой.

— Я-то тебя помню. Ты здесь живешь?

— Да, — ответил Нильс. — А вы по службе? Будете искать воров с фабрики?

— Нет, это дельце поменьше, — ответил Юннесдал.

Нильс оцепенел, и комок застрял у него в горле. Все против него, даже Юннесдал и Кари! Кари, которая обнюхивала его ноги, Кари, которая смотрела на него своими карими глазами и виляла хвостом. А