[66] сардин в томате и крутая Харибда швейцарского сыра, между которыми скромно пристроилась утлая шлюпка паштета из гусиной печенки. Завершала картину лососина разных сортов — отварная, копченая, жареная, соленая, малосольная под соусом, лососина в масле, консервированная…
Застолье было в самом разгаре. Багровые лица гостей лоснились от пота, рукава их рубах были закатаны, а на шее висели, словно галстуки, мятые белые салфетки.
— А может торговец сыром Фризелль произнести: на дворе трава, на траве дрова? — И все хохотали до упаду, когда торговец сыром, запинаясь, произносил их.
— Ой, ой, ой, на кружевную вставку фру Янссон капнул воск! — И все стали принимать живое участие в беде и помогали стирать воск с великолепного розового платья с маслянисто-желтой вставкой.
— Черт возьми, рюмочка остынет! — смеялись потом. И пили одну рюмку за другой.
Раки исчезали.
Торговец сыром поднялся из-за стола.
— Дамы и господа… все… здесь… присутствующие… — начал он, и было не ясно: хватит ли его сию минуту удар или же он произнесет речь. Все-таки он стал произносить речь: — Мы тут сидим и пируем на лоне прекрасной природы… высокие горы и глубокие долины… Мы вкусили все, чем богат этот дом, и так было прекрасно и вкусно… Sat sapienti[67], как говорит поэт. Да, мы все… здесь присутствующие… веселы и довольны, и я могу это подтвердить, один за всех и все за одного. Итак, поднимем… тогда… все… здесь присутствующие… сообща тост за здоровье нашего общего друга и брата… Я имею в виду тебя, торговец лососями, Оскар Никулаус Винквист, и твою очаровательную жену! Ваше здоровье!
Сидевшие в кустах мальчики вздрогнули. Винквист, торговец лососями Винквист, законный владелец «Розы ветров», сидел здесь собственной персоной! Вот он, розовый, пухлый, чокается с гостями и радуется тому, что они пришли. После того, как он три раза хлопнул в ладоши — пора, мол, подавать кофе и ледяной пунш, — появилась служанка с большим тяжелым кофейным подносом. Торговец сыром Фризелль и заводчик Петтерссон, воспользовавшись общей сумятицей, вышли из беседки за маленькой нуждой. Они остановились у самых зарослей в тени.
— Угощение на славу, недешево ему обошлось, братец Фризелль. Хотя, по правде сказать, больше всего лососины.
— Да, хотят показать, что дела у них идут хорошо.
— Показать?
— Счастье еще, что имущество супругов разделено.
— Так он обанкротился?
— Дело к этому идет.
— Верно! Прошел слух, будто он не уверен, что и дальше сможет ворочать делами.
— Вообще-то он большой подлец, это всем известно.
— Да, подлец — подходящее для него словцо… Ну а пир — хорош!
Господа вернулись пить кофе.
В беседке не переставая болтали. Переваривать пищу помогали истории о привидениях; потом гости переключились на болезни и развлекались рассказами о раке крови и устричном тифе. Постепенно речь зашла о последнем убийстве. Фру Винквист всплеснула руками:
— Нет, вы только подумайте! Неужто такое может случиться в наши цивилизованные времена… Пожалуйста, берите пирожные!
— Спасибо, спасибо… Да, и так близко от нас. Боишься спать по ночам. Пожалуйста, капельку…
— Он был мертв уже несколько недель до того, как его нашли. Ваше здоровье! Ваше здоровье!
— Нет, вы только подумайте, этот парень клянется, что он — невиновен, хотя в кармане убитого обнаружили письмо, в котором его предостерегают от этого же парня.
— Внучка убитого наверняка замешана в этом деле. Она и убийца как-то связаны между собой. Непонятно, почему ее уже давным-давно не арестовали?.. Сигару?
— Спасибо, только не очень крепкую… Что касается меня, я не думаю, что этот Альфред Нюман — убийца. Ведь есть свидетели, что он уже помирился с Флинтой.
— Да, а эта несчастная девчонка клянется: все, мол, было распрекрасно и к осени они должны были пожениться…
От волнения у Георга перехватило дыхание. Внезапно его осенила гениальная мысль, и от души у него сразу отлегло, раны словно затянулись. Он нашел оправдание их путешествию.
Наконец хозяин поднялся:
— Ну и жарко же!
И словно по команде гости высыпали на хрустящую под ногами песчаную дорожку и исчезли за углом виллы — посмотреть фейерверк.
Беседка опустела.
Тш-ш-ш! Меж кронами деревьев взметнулась к черному небу ракета с ярким хвостом пламени и с треском разорвалась. Громкое эхо подхватило этот звук.
Изголодавшиеся до отчаяния мальчики, презрев опасность, перепрыгнули через перила беседки и набросились на еду. Раки, пирожные, лососина, пунш, омары, варенье, куски сахара — все поглощалось ими с молниеносной быстротой. Им никакого дела не было до того, что за углом виллы вспыхивали и трещали звездные кубики, фонтаны, римские свечи, солнца, драконы и водолазы. Они даже не сразу заметили маленького толстого господина, который явился за забытой сигарой. Он стоял, покачиваясь на ступеньках и уставившись на мальчиков хмельным взглядом. Застигнутые врасплох, они сидели, вытаращив глаза, не в силах двинуться с места.
— Ну и ну, ик… ик… неужто у Винквиста такие большие сыновья, — пробормотал, икая, маленький господин. — Налетайте на омлет с шампиньонами, приятели, уж очень хорош… ик… Черт побери, до чего ж вы, однако, лохматые.
И снова поплелся к вилле.
Раздумывать было некогда. Фабиан схватил пригоршню сигар, Эрик сунул под рубашку заливное, а Георг запихал в карман брюк хвост лосося. Все разом ринулись бегом через сад, и Фабиан по пути, не удержавшись от искушения, пнул ногой маленькую толстую гипсовую фигурку с крылышками за спиной. Промчавшись лесом, мальчики перемахнули через изгородь и бегом спустились вниз к «Розе ветров», которая, точно черная птица, застыла на якоре в темном заливе.
Георг взял курс на остров Толлерё. Приказав Фабиану и Эрику ложиться спать, он всю ночь просидел в одиночестве за рулем, продумывая то, что намеревался сделать. Иногда он улыбался и глубоко, с облегчением вздыхал. Дул свежий ветер, и к утру Георг бросил якорь у Лёвсёрка. Рывком спустив паруса, он, шатаясь от усталости, рухнул словно подкошенный на свою койку.
Когда Георг проснулся, обуреваемый желанием осуществить задуманное, было уже около двенадцати часов дня. Но поглядев на себя в маленькое треснувшее зеркальце у мачты, он похолодел. Как можно в таком виде явиться к графу? Он мылся так усердно, что чуть не содрал кожу со своих израненных мозолистых рук. Потом, как умел, заштопал самые страшные дыры на платье с помощью тонкой, просмоленной нитки и иглы для починки парусов, которые нашлись на борту. Потом он взял матросский нож и отрезал длинные, свисавшие до плеч волосы. Наконец починил башмаки Фабиана, самые целые из всех, и написал на обрывке бумаги, что вернется только к вечеру.
Георг направился проселочной дорогой, которая проходила над домиком Флинты. Но продвигался он вперед медленно, потому что всякий раз, едва завидев кого-нибудь, бежал в лес, чтобы спрятаться. Он напоминал сейчас хищного, живущего ночной жизнью зверя, который боится света и людей. И чем ближе Георг подходил к замку, тем меньше в нем оставалось веселой решимости и отваги. Что скажет граф? А вдруг он разозлится и вышвырнет его из замка или, чего доброго, пошлет за ленсманом. И когда наконец показался замок, силы оставили Георга, он бросился в кусты и долго лежал на спине, не в силах шевельнуться.
Потом снова поднялся, но ноги не слушались его, и он добрел лишь до ближайшего поросшего лесом мыска.
Сквозь листву просматривался замок. Ох, по этой длинной прямой аллее, по этому морю песка, освещенному солнцем, ему придется пройти в своей дырявой, грязной одежде… Придется войти и в