Быть может, рассказ поможет ему забыть о боли, — Говорят, — начал он, — что Зигфрид из Ксантена явился в Исландию, одолев перед этим повелителя нибелунгов и объявив себя властителем их империи. Слава о прекрасной Брунгильде, последней из валькирий, не давала ему покоя, и юный необузданный принц возжелал взять ее в жены, хоть ни разу не видел богиню. — Хаген запнулся, внезапно сообразив, что вступление могло показаться слушателям сбивчивым и сумбурным. Интересно, как бы Фолькер повел рассказ о Зигфриде? Воспоминание о славном певце словно помогло ему направить речь в нужное русло, — Однажды король Дании пригласил Зигфрида в гости, — Хаген бросил взгляд на Арнульфа, тот согласно кивнул, — Праздник продолжался три дня и три ночи. Певцы и скоморохи славили мужество старых героев и красоту дам. И о Брунгильде услышал здесь Зигфрид, о валькирии, живущей в Исландии, огненном острове на краю света. Сам Один, отец богов, приговорил валькирию к вечному сну. Словно завороженный, Зигфрид внимал словам певца, рассказывавшего о Ваберлое, вечном огне, окружающем Изенштейн и испепеляющем каждого, кто рискнет туда проникнуть.

Но юный неукротимый герой воскликнул: «Я попаду в Изенштейн! Хочу взглянуть на красавицу Брунгильду! Дай мне быструю ладью, король, и отпусти в поход».

Но Людегаст, король данский, уговаривал его: «Не рискуй, мой друг, ведь ни одному смертному не преодолеть огненного кольца Одина, ты превратишься в пепел».

Принц же настаивал на своем. Разве не поработил он племя нибелунгов, не победил семерых великанов и страшного дракона и не омылся его кровью, сделавшей его кожу прочной, словно броня? И Людегаст сдался и предоставил ему лучший свой корабль и могучего жеребца Грани — самого быстрого во всей Дании. На другой день принц Ксантенский пустился в путь.

Свежий ветер раздувал паруса его ладьи, острый киль взрезал волны, и вот наконец взору Зигфрида предстали ледяные горы. Вершину самой высокой из них, Изенштейна, венчал замок Брунгильды, а вокруг пылало огненное кольцо, Ваберлое. Зигфрид ступил на остров, пришпорил коня — и вот он уже на вершине горы, перед огненной стеной. Целым и невредимым преодолел он огонь — ведь кожа его была неуязвимой. Только маленькое пятнышко на спине, где прилип листочек липы, когда он купался в крови дракона, оказалось обожженным.

Мертвая тишина царила в замке, когда Ксантенец вошел в тронный зал и увидел юношу, распростертого на ступенях, — спящего или мертвого. Опустившись на колени, Зигфрид снял с юноши шлем — силы небесные! Это была прекрасная девушка. Никогда еще он не видел такой красоты; не удержавшись, герой поцеловал ее в уста.

Но проклятие Одина сломить было не так-то просто. Девушка не шевелилась. Тут вспомнил Зигфрид об Андваранауте, кольце из сокровищницы нибелунгов. Он достал его и надел красавице на палец.

Чары рассеялись, девушка вздохнула и открыла глаза.

«Кто ты, посланник Божий? Послал ли тебя Один окончить мое наказание?»

«Не Один привел меня сюда, а зов моего сердца, — отвечал Зигфрид, потому как сердце его воспылало страстной любовью, — Я — Зигфрид, сын Зигмунда и Зиглинд, принц Ксантенский».

Тогда валькирия поднялась, и тут же замок наполнился голосами и юным смехом, потому что вместе с Брунгильдой пробудились и все ее девушки-прислужницы. Им принесли вина, и юная красавица вручила Зигфриду кубок со словами: «Слава тебе, Зигфрид, принц Ксантенский. Здрав будь, доблестный рыцарь!» Они выпили вина, взгляды их встретились. Поцелуй нибелунга все горел на устах Брунгильды. Зигфриду же не терпелось узнать, чем валькирия прогневила отца богов, и Брунгильда начала рассказ:

«Когда-то я была одной из валькирий, пробуждавших к жизни погибших героев и сопровождавших их в Вальгаллу. По воле Одина я стала властительницей этого огненного острова. В ту пору разгорелась ссора между двумя братьями-королями, Агнаром и Хельмгунтером. Один возжелал подарить победу Хельмгунтеру, мне же был люб нежный Агнар. Я ослушалась Одина и повернула длань судьбы против его воли — острый кинжал вонзился Хельмгунтеру в сердце. Один разгневался, я впала в немилость, и Слепнир, его жеребец, привез меня сюда. До сих пор приговор отца звучит в моих ушах: «Ты была валькирией, оживлявшей погибших рыцарей, но мыслила ты по-человечески и действовала как слабая женщина. Так оставайся же женщиной, смертной и беззащитной! Из племени Мидгарда явится однажды рыцарь, корона будет венчать его чело. Его и жди. И умри вместе с ним, как умирают люди!»

Но я взмолилась: «Позволь мне связать свою жизнь лишь с достойным меня мужем. Ведь я хоть и женщина, но была валькирией, и божественная кровь течет в моих жилах».

На сей раз Один смилостивился. Он уколол меня сонным шипом, глаза мои закрылись, и я уснула. Отец же разжег огонь Ваберлое, преодолеть который смог бы лишь истинный герой, достойный валькирии. А спала я, наверное, сотни лет».

Они вышли из замка; огонь потух. Над Изенштейном воссияло солнце, и долго они предавались любовным радостям.

Но Зигфриду не сиделось на месте, он жаждал битв и приключений, молодая кровь играла в жилах. Море и бури звали его, и, лежа в объятиях Брунгильды, герой мечтал о дальних странах и воинственных походах. Оставив на прощанье Брунгильде Андваранаут, кольцо нибелунгов, Зигфрид простился с ней.

Многие смельчаки являлись с тех пор в Изенштейн, равные Зигфриду по силе и красоте. Но Брунгильда заставляла выдержать их три испытания, потому что лишь тому обещала она отдать свою руку, кто превзойдет ее саму в силе и храбрости. Ни один из рыцарей не вернулся. Хоть и стала она смертной женщиной, кровь богов течет в жилах Брунгильды, и нет среди людей равных ей по силе.

Хаген умолк. Говорил он медленно, размеренно, лишь потрескивание сучьев да завывание ветра вторили ему. Хотелось спать. Подняв глаза, он увидел, что почти все уже заснули под его рассказ, еще теснее прижавшись друг к другу. Лишь Арнульф да Данкварт не спали. Дан смотрел не отрываясь на пламя костра. Хаген и Данкварт переглянулись.

История валькирии и кольца Андваранаут еще далеко не завершилась — это знали они оба.

Кто-то несильно, но настойчиво тряс его за плечо. Открыв глаза, Хаген увидел лицо склонившегося над ним брата.

— Данкварт? — заспанно пробормотал он. — Что…

Данкварт тут же приложил палец к губам, жестом приказывая Хагену встать и следовать за ним. Хаген разозлился: он устал и хотел одного — выспаться. Однако, кивнув, он осторожно выбрался из-под пледа и вскочил на ноги.

Холод пробрал до костей, когда он на несколько шагов отошел от костра — чтобы никто не смог их услышать. Снег больше не шел, и в бледном свете луны можно было разглядеть окрестности на расстоянии брошенного камня.

— Что случилось? — громко прозвучал голос Хагена в полной тишине.

— Следы, — прошептал Данкварт, — Там следы на снегу. — Схватив Хагена за руку, он потянул его за собой, — Я проснулся от какого-то шороха. Кажется, я кого-то видел: тень, сновавшую вокруг лагеря, а может, и несколько теней.

— Тебе кажется? Что это значит? Ты видел кого-то или нет?

Данкварт замялся:

— Я… не совсем уверен. Это была всего лишь тень. Но я встал и осмотрел окрестности. Вон там, — Он кивнул на север и побрел сквозь сугробы.

Ветер снова ударил в лицо, когда они вышли из-за скалы, но по крайней мере теперь Хаген проснулся окончательно. Через несколько шагов Данкварт остановился и опустился на корточки. Хаген осторожно наклонился к нему.

Действительно, на свежем снегу отпечаталась цепочка неглубоких маленьких следов, словно детских. И они явно были оставлены недавно: хоть сильный ветер высоко вздымал с земли снежный покров, следы были видны достаточно отчетливо. Тот, кто их оставил, далеко уйти не мог.

Хаген выпрямился и вгляделся в окружавшую их темноту. Ни шороха, ни звука. Следы терялись в ночи, под покровом которой могло поджидать их целое войско.