Тень пробежала по лицу Кримхилд.

— Мне приснился странный сон.

— И только? — Хаген нарочито громко рассмеялся. Он едва подавил желание подойти к девочке и взять ее на руки, как часто делал это раньше.

— Это был не просто сон, — Кримхилд оставалась серьезной, — Я видела предзнаменование, злое пророчество.

— Расскажи мне. Может, мне удастся его истолковать.

— Ох, не знаю… — Кримхилд с трудом перевела дыхание. — Я видела сокола. Мне снилось, что я приручила чудесную птицу. Он был силен и смел, великолепный охотник.

Девушка умолкла. Хаген хотел что-то спросить, но, поймав взгляд Уты, не стал мешать.

— И однажды мы отправились на охоту. Зайцы, лисы были его добычей, ни один зверь не ушел от моего друга, — Голос ее задрожал. — Но тут… в небе появился орел, огромный и черный. Он… он был похож на тебя, дядя Хаген. Как они бились! Час, а может, больше, пока оба не покрылись кровью.

Вновь она замолчала.

— Кто же победил? — тихо промолвил Хаген.

— Оба противника были равны по силе. Но неожиданно сзади, со спины, на моего сокола напал второй орел. И вдвоем они растерзали на части отважную птицу.

— Это… очень печальный сон, — проговорил Хаген, — И все же не более чем грезы. Не стоит придавать им слишком много смысла.

— О нет, дядя Хаген, — печально возразила Кримхилд, — Это был не просто сон, а предупреждение.

— Ей кажется, — пояснила мать, — что этот сокол — прекрасный юноша, который возьмет ее в жены, — Она улыбнулась: — Кримхилд еще дитя, Хаген, — Девушка бросила на мать сердитый взгляд, но та не обращала внимания, — А дети верят в сны, потому как не знают, что их ожидает в жизни. Это тоска по верной любви. О том, что ей не довелось еще пережить.

— И не желаю испытывать такого никогда, — вмешалась Кримхилд. — Если это так жестоко — я откажусь от подобных чувств. И никогда не позволю мужчине прикоснуться ко мне.

«Но тебе придется это сделать, — грустно подумал Хаген, — Потому что ты королевская сестра. А сестер и дочерей монархов не минует участь простых крестьянок. И тех и других продают. Только цена за них бывает разной».

Кримхилд нельзя было назвать ребенком. В неполные пятнадцать лет она уже почти превратилась в женщину, ее мягкие, нежные черты обещали вскоре превратить ее в красавицу. Не один благородный юноша уже пытался предложить ей руку и сердце — но всех ожидал отказ. Но когда-нибудь появится тот, кто получит согласие. И выбирать будет не Кримхилд.

— Ты судишь сгоряча, — улыбнулся Хаген, — Быть может, сон предупреждает тебя быть поосторожнее и, чтобы не остаться одной, не разбивать сердца отказом слишком многим храбрым рыцарям, — Добрая ирония, скрытая в его словах, ускользнула от Кримхилд, только Ута тихонько рассмеялась. «Но потерпи, — мысленно добавил Хаген. — Наслаждайся детством, пока есть возможность».

Повернувшись, чтобы выйти, Хаген взглянул в окно.

Над крепостью кружил черный ворон.

На следующее утро Хаген вопреки обыкновению проснулся поздно. Было уже светло, теплые лучи солнца проникали в комнату сквозь маленькое окошко башни. Весна заявляла о себе вовсю: над зубцами крепостных стен стояла золотая дымка. Броня и щиты стражников на башнях сверкали на солнце, и даже Рейн оделся в праздничный наряд, играя и переливаясь, словно жемчужная нить. Весна торжественно вступала в свои права, земля просыпалась от зимнего оцепенения.

Хаген приподнялся на жестком ложе и провел рукой по лбу: голова гудела. Вечером Гунтер настоял, чтобы Хаген остался до конца праздника. К себе он вернулся далеко за полночь. К тому же он выпил много вина — слишком много после долгих ночей, проведенных без сна в седле. Но по крайней мере Гунтер больше не заикался о предстоящем походе в Исландию, и остальные тоже не касались этой темы. На открытую рану не подсыпают соли.

До слуха Хагена донеслись чьи-то поспешные шаги, в дверь постучали, и в комнату, не дожидаясь разрешения, ввалился Ортвейн из Меца, племянник Хагена.

— Хаген! — воскликнул он с порога, — Король вызывает тебя. Срочно.

Тронье машинально протянул руку к столу, где наготове лежали оружейная перевязь и шлем; камзол был на нем — он спал в одежде. Ночи были еще достаточно холодны, чтобы довольствоваться теплом одеяла и накинутой поверх медвежьей шкуры.

— Что случилось? — Язык ворочался с трудом.

— К воротам крепости приближаются всадники! — затараторил Ортвейн, пока Хаген застегивал массивную пряжку в виде орлана. — Их больше дюжины. А во главе их такой богатырь, какого я до сих пор никогда не видел, — Ортвейн перевел дыхание, — Один кнехт заявил, что это сам Зигфрид из Ксантена.

— Зигфрид из Ксантена? — недоверчиво переспросил Хаген, — Победитель дракона?

Ортвейн кивнул. Он выглядел очень взволнованным.

— Большего я сказать не могу, — признался племянник, — Никто из нас никогда не видел Зигфрида. Да и кнехт узнал его лишь по историям, которые о нем рассказывают.

— Так надо было сказать ему, чтобы прикусил язык, а не болтал о том, чего не знает. Истории многие тут рассказывают. Пойдем-ка посмотрим на этого победителя драконов.

Они вышли в коридор. В отдалении слышны были поспешные шаги, звон оружия, взволнованные голоса. Хоть по пути они и не встретили ни души, Хаген чувствовал, что весь Вормс охвачен лихорадочной паникой. Крепость походила на жужжащий улей, в котором он, пожалуй, единственный еще сохранял спокойствие.

— Зигфрид из Ксантена, — бормотал Ортвейн. — Если это действительно он, то что же его могло побудить явиться в Вормс? Да еще без предупреждения?

— Ну, на это я могу при желании найти тысячу причин.

Они дошли до тронного зала, не встретив по дороге ни единого стражника, — даже охрана покинула посты, чтобы выглянуть на улицу. Увидев Хагена, Гунтер шагнул в сторону, освобождая ему место возле узкого окошка.

Казалось, весь город был на ногах: огромная толпа прильнула к крепостным решеткам ворот. Даже вчера вечером, на пасхальном богослужении, народу было куда меньше.

Рыцари, о которых говорил Ортвейн, въезжали в этот момент во двор по опущенному подъемному мосту. Они двигались против солнца, и на краткий миг, прежде чем отряд достиг тени крепостной стены, яркий свет, отразившись от их шлемов и лат, ослепил любопытных. Словно армия объятых сиянием божеств ступила на землю прямо из Вальгаллы. Зрелище было впечатляющим.

Оно и было рассчитано на то, чтобы произвести впечатление, подумал Хаген.

Отряд въехал во двор, копыта боевых коней гулко застучали по булыжной мостовой. Всадники — их было тринадцать — остановились у подножия лестницы, выстроившись полукругом в строгом порядке.

— Не похоже на дружественный визит, — вполголоса пробормотал Синольд, виночерпий.

Однако все услышали его слова: только сейчас Хаген заметил, как тихо стало в зале. На лицах людей читалась настороженность.

К всадникам поспешила толпа кнехтов, чтобы помочь гостям спешиться и принять лошадей. Но рыцари не обращали внимания на протянутые им руки.

Беспокойство Хагена росло. Приглядевшись, он заметил, что оба воина по краям шеренги выставили щиты, а копья их были приведены в боевую готовность. И это явно не было случайностью. Отряд в любой момент был готов дать отпор противнику.