К середине июля установилась невыносимая жара.

В Ферраре вспыхнула чума, и вот, к ужасу всех обитателей замка, ею заразилась одна из многочисленных служанок герцога. Вскоре заболела Анджела Борджа – не очень тяжело, но Лукреция перепугалась.

В короткое время стали жертвами эпидемии и умерли две девушки из свиты Лукреции.

Затем, казалось, настала и ее очередь.

Когда эта новость достигла Рима, Ватикан охватила паника. Александр разве что в истерике не бился. Он метался из одной комнаты в другую, то взывая ко всем святым и умоляя их уберечь его возлюбленное чадо, то потрясая кулаками и грозя карательной экспедицией Ферраре, не удосужившейся вовремя переправить Лукрецию в какое-нибудь безопасное место. Правда, придя в себя, он направил к герцогу не гвардейцев, а надежных лекарей.

Кроме того, он послал письмо Чезаре, которого просил молиться вместе с ним и уповать на то, что величайшее из несчастий минует их многострадальную семью.

Между тем состояние Лукреции становилось все более серьезным. Лекари озабоченно качали головами и советовали готовиться к худшему.

«Продолжение беременности ей не под силу, – таков был их общий приговор. – Лучшим исходом были бы преждевременные роды – тогда мы бы смогли унять жар». Герцог вызвал в Феррару Альфонсо, который незадолго до того уехал по семейным делам в Павию. Примчавшись домой, тот опрометью побежал в апартаменты супруги.

Вид Лукреции, никого не узнававшей и метавшейся в беспамятстве по постели, привел его в отчаяние. Он упал на колени и схватил ее пылавшую жаром руку.

– Все будет хорошо, – зашептал он. – Ты поправишься. Мы заживем дружной семьей… ты родишь много детей… даже если потеряешь этого.

Но Лукреция только смотрела на него невидящими глазами, и Альфонсо, немного помолчав, встал на ноги.

Она умирала – так говорили во всем замке. Ее беременность с самого начала была не из легких, а теперь к ней присовокупилась лихорадка. Следовательно, шансов никаких.

От Папы приходили письма, полные отчаяния и гнева. Александр умолял спасти дочь и в то же время угрожал расправой. «Смерть моей дочери станет величайшим ударом для всех Борджа, – писал он. – Но и в семье Эсте его почувствует каждый, уверяю вас».

Тщетно старый герцог созывал лекарей и просил их сделать все возможное. Состояние Лукреции день ото дня ухудшалось. Наконец было сказано:

– Еще одну ночь она не переживет.

Она лежала без сознания и не понимала, что происходит вокруг, когда за высокими стенами замка послышался стук лошадиных копыт.

Перед воротами остановилась небольшая группа всадников. Один из них, высокий и стройный, спрыгнул с коня и крикнул:

– Эй, кто-нибудь! Срочно проведите меня к герцогине Феррарской!

Какой-то слуга бросился ему навстречу.

– Мой господин, это невозможно! Герцогиня лежит при смерти, а в городе чума! Не входите сюда, если дорожите своей жизнью!

– Прочь с дороги, – прозвучал ответ. – А если сам дорожишь жизнью, быстро веди меня в спальню твоей герцогини.

К ним подбежали другие слуги. Один из них узнал пришельца. Он упал на колени и воскликнул:

– Мой господин, в городе чума!

Через мгновение он кубарем отлетел в сторону, а вслед ему прогремело:

– С боем мне пробиваться к своей сестре, что ли? Все тотчас пали ниц, а пострадавший простонал:

– Следуйте за мной, господин герцог. Я проведу вас прямо к ней.

Весь замок содрогнулся от ужаса. У феррарцев перехватывало дыхание, когда они шептали друг другу:

– Здесь Валентино!..