Слова эти являются у него совершенно неожиданно, и он сначала даже изумлён ими… но после краткой паузы Ванька вдохновенно и во всё горло орёт:
Это кажется Ваньке ужасно смешным, он открывает рот и, прижав гармонию к животу, – хохочет во всю ёмкость своих лёгких, хохочет над своим творчеством, и долго он хохочет, прижавшись спиной к забору и покачиваясь на ногах…
Заходит солнце, бросая на белую штукатурку домов розовый отблеск; бесшумно стелются по улице тени…
Идут парами гуляющие, постукивая о тротуары тростями, в сыром весеннем воздухе звучит смех и говор… И рыдающий голос Ваньки громко возглашает:
– Я сам м-мастер… а ты дерёшься… Можешь ты это… а?
Ванька является в улицу из какого-то узкого переулка, является растрёпанный, развинченный и, очевидно, глубоко оскорблённый. Издали кажется, что он на каждом шагу своего пути преодолевает некоторые, ему одному видимые, препятствия, – так высоко он поднимает ноги и так часто сворачивает в сторону с прямой линии… Из уст его медленно исходят горькие упрёки по чьему-то адресу, а слова его так же путаются, как и ноги…
– Ты чего орёшь? – строго спрашивает Ваньку какой-то барин, высокий и в фуражке с красным околышем.
Ванька таращит на него глаза и объясняет:
– Я пою, ваша степенс… по случаю праздника… и как теперь я – ма-астер… фью! будет уж! шабаш! я теперь – сам мастер!
Ванька с гордостью колотит себя кулаком в грудь и вдруг со слезами в голосе кричит:
– Но он меня – за волосы…
– А вот я тебя – в полицию отправлю! – сурово восклицает барин.
– Не надо! – отрицательно качает головой Ванька. – Я больше не буду… я понимаю – порядок! И… я уйду. Что такое? Разве я – что-нибудь могу?..
