А она смеялась в лицо ему.

К ним шел, медленной походкой и покачивая корпусом, высокий, жилистый, бронзовый человек в густой шапке растрепанных, огненно-рыжих волос. Кумачная рубаха без пояса была разорвана на спине у него почти до ворота, и чтобы рукава ее не сползали с рук, он засучил их до плеч. Штаны представляли собой коллекцию разнообразных дыр, ноги были босы. На лице, густо усеянном веснушками, дерзко блестели большие голубые глаза, нос, широкий и вздернутый кверху, придавал всей его фигуре вид бесшабашно нахальный. Подойдя к ним, он остановился и, блестя на солнце телом, выглядывавшим из бесчисленных дыр его костюма, громко шмыгнул носом, вопросительно уставился на них глазами и скорчил смешную рожу.

- Вчера Сережка выпил немножко, а сегодня в кармане у Сережки - как в бездонном лукошке... Дайте двугривенный взаймы! Я все равно не отдам...

Яков добродушно расхохотался над его бойкой речью, а Мальва усмехнулась, разглядывая его ободранную фигуру.

- Дайте, черти! Я вас обвенчаю за двугривенный - хотите?

- Ах ты, балагур! Да разве ты поп? - смеялся Яков.

- Дурак! Я в Угличе у попа в дворниках жил... дай двугривенный!

- Я не хочу венчаться! - отказал ему Яков.

- Все равно - дай! Я твоему отцу не скажу, что ты за его кралей приухлестываешь, - настаивал Сережка, облизывая языком сухие, потрескавшиеся губы.

- Ври, так он тебе и поверит...

- Уж я совру, так поверит! - пообещал Сережка, - и вздует тебя - ах как!

- Не боюсь! - усмехнулся Яков.

- Ну, так я сам вздую! - спокойно заявил Сережка, суживая глаза.

Якову было жалко двугривенного, но его уже предупреждали, что с Сережкой не нужно связываться, а лучше удовлетворить его притязания. Многого он не потребует, а если не дать ему - подстроит во время работы какую-нибудь пакость или изобьет ни за что ни про что. Яков, вспомнив эти наставления, вздохнул и полез в карман.

- Вот так! - поощрил его Сережка, опускаясь на песок рядом с ним. Всегда меня слушай, умным будешь. А ты, - обратился он к Мальве, - скоро за меня замуж пойдешь? Скорей собирайся, - я долго ждать не буду.

- Драный ты... Зашей дыры сначала, потом поговорим, - ответила Мальва.

Сережка критически посмотрел на свои дыры и качнул головой.

- А ты мне лучше свою юбку дай.

- Так! - сказала Мальва и засмеялась.

- А право! Дай - есть какая-нибудь старенькая?

- Да ты купи себе штаны, - посоветовала Мальва.

- Ну, я лучше пропью деньги...

- Лучше! - смеялся Яков, держа в руке четыре пятака.

- А как же? Мне поп говорил, что человек не о шкуре своей должен заботиться, о душе. Душа у меня требует водки, а не штанов. Давай деньги! Ну, вот теперь я выпью... А отцу про тебя все-таки скажу.

- Говори! - махнул рукой Яков и ухарски подмигнул Мальве, толкнув ее в плечо.

Сережка заметил это, сплюнул и еще пообещал:

- И вздуть тебя не забуду... Как только свободное время будет - такую дам клочку!

- Да за что? - тревожно спросил Яков.

- Уж я знаю... Ну, так замуж за меня скоро пойдешь? - обратился Сережка к Мальве.

- А вот ты расскажи мне, что мы делать будем и как жить, тогда подумаю, - серьезно сказала она.

Сережка поглядел в море, прищурив глаза, и, облизав губы, объяснил:

- Ничего не будем делать, гулять будем!

- А есть где возьмем?

- Ну, - махнул рукой Сережка, - ты, ровно мать моя, рассуждаешь. Что да как? Разве я знаю, что и как? Пойду выпью...

Он встал и пошел прочь от них, провожаемый странной улыбкой Мальвы и неприязненным взглядом парня.

- Ишь какой командир! - сказал Яков, когда Сережка ушел от них далеко. - У нас бы в деревне такого хахаля живо усмирили... Дали бы ему хо-орошую взбучку - и все... А здесь боятся...

Мальва посмотрела на него и процедила сквозь зубы:

- Ах ты, порося! Понимаешь ты ему цену!

- Чего понимаешь? Цена таким пятачок за пучок, да и то - когда их в пучке-то сотня.

- Тоже! - насмешливо воскликнула Мальва. - Это тебе цена... А он... везде бывал, скрозь прошел всю землю и никого не боится...

- А я кого боюсь? - храбро спросил Яков.

Она не ответила ему, задумчиво следя за игрой волн, взбегавших на берег, колыхая тяжелый баркас. Мачта качалась из стороны в сторону, корма, вздымаясь и падая в воду, хлопала по ней.

Звук был громкий и досадливый, - точно баркасу хотелось оторваться от берега, уйти в широкое, свободное море и он сердился на канат, удерживавший его.

- Ну, что же ты не уходишь? - спросила Мальва у Якова.

- А куда мне? - отозвался он.

- В город хотел...

- Не пойду!

- Ну, к отцу поезжай.

- А ты?

- Что?

- Тоже поедешь?

- Нет...

- Ну, и я нет.

- Целый день около меня будешь торчать? - спокойно спросила Мальва.

- Не больно-то ты мне нужна... - ответил Яков с обидой, встал и ушел от нее...

Но он ошибся, говоря, что она не нужна ему. Без нее стало скучно. Странное чувство родилось в нем после разговора с ней: смутный протест против отца, глухое недовольство им. Вчера этого не было, не было и сегодня до встречи с Мальвой... А теперь казалось, что отец мешает ему, хотя он там, далеко в море, на этой, чуть заметной глазу, полоске песку... Потом ему казалось, что Мальва боится отца. А кабы она не боялась - совсем бы другое вышло у него с ней.

Он шлялся по промыслу, рассматривая людей. Вон, в тени барака, на бочке сидит Сережка, и, тренькая на балалайке, поет, строя смешные рожи:

Господин гор-родо-ввой!

Будьте вежливы со мной...

Отведите меня в часть,

Чтобы в грязь мне не упасть...

Его окружает человек двадцать таких же оборванцев, от всех, как и от всего здесь, - пахнет соленой рыбой, селитрой. Четыре бабы, некрасивые и грязные, сидя на песке, пьют чай, наливая его из большого жестяного чайника. А вот какой-то рабочий, несмотря на утро, уже пьян, возится на песке, пытаясь встать на ноги и снова падая. Где-то, взвизгивая, плачет женщина, доносятся звуки испорченной гармоники, и всюду блестит рыбья чешуя.

В полдень Яков нашел себе тенистое местечко среди груды пустых бочек, лег там и проспал до вечера, а проснувшись, снова начал бродить по промыслу, ощущая смутное влечение куда-то. Проходив часа два, он нашел Мальву далеко от прииска под купой молоденьких ветел. Она лежала на боку и, держа в руках какую-то растрепанную книжку, смотрела навстречу ему, улыбаясь.

- Ишь ты где! - сказал он, садясь рядом с ней.

- А ты меня давно ищешь? - уверенно спросила она.