- Ничего, - неопределенно сказал Яков, моргнув глазами.

- Никакого лешего не поделаешь, брат ты мой! - воскликнул Василий, взмахивая руками. - Терпел я сначала - не могу! Привычка... Я женатый человек. Опять же и одежду она починит и другое прочее... И вообще... эхма! От женщины, как от смерти, никуда не уйдешь! - искренно закончил он свое объяснение.

- Мне что? - сказал Яков. - Это твое дело, я тебе не судья.

А про себя думал:

'Станет тебе такая штаны чинить...'

- Опять же мне всего сорок пять лет... Расхода на нее немного, не жена она мне... - говорил Василий.

- Конечно, - соглашался Яков и думал: 'А все, чай, треплет карман-то!'

Пришла Мальва с бутылкой водки и связкой кренделей в руках; сели есть уху. Ели молча, кости обсасывали громко и выплевывали их изо рта на песок к двери. Яков ел много и жадно; это, должно быть, нравилось Мальве: она ласково улыбалась, глядя, как отдуваются его загорелые щеки, быстро двигаются влажные, крупные губы. Василий ел плохо, но старался показать, что он очень занят едой, - это нужно было ему для того, чтоб без помехи, незаметно для сына и Мальвы, обдумать свое отношение к ним.

Ласковую музыку волн перебивали хищные крики чаек. Зной становился менее жгучим, уже иногда в шалаш залетала прохладная струя воздуха, пропитанного запахом моря.

После вкусной ухи и водки глаза Якова осовели. Он начал глуповато улыбаться, икать, позевывать и смотреть на Мальву так, что Василий нашел нужным сказать ему:

- Ты приляг тут, Яшутка, пока до чаю... а там мы тебя разбудим.

- Это можно-о... - согласился Яков, сваливаясь на кули. - А... вы куда? Ха-ха!

Василий, смущенный его смехом, торопливо вышел, а Мальва поджала губы, сдвинула брови и ответила Якову:

- А куда мы пойдем - это не твое дело! Ты что? Ты еще нашему богу - бя! Вот ты что, паренек!..

- Я? Ладно! - воскликнул Яков вслед ей. - Па-а-го-ди... Я тебе покажу! Ишь ты какая...

Он поворчал еще немного и заснул с пьяной, сытой улыбкой на раскрасневшемся лице.

Василий воткнул в песок три багра, соединил их верхние концы, набросил на них рогожу и, так устроив тень, лег в ней, закинув руки за голову, глядя на небо. Когда Мальва опустилась на песок рядом с ним, он повернул к ней свое лицо, и на нем она увидела обиду и недовольство.

- Что - мало рад сыну-то? - спросила она, засмеявшись.

- Вон он... смеется надо мной... из-за тебя!.. - угрюмо сказал Василий.

- Ну? Из-за меня? - лукаво удивилась она.

- А как же?

- Ах ты, жалкенький! Что же теперь? Не ходит к тебе, что ли? а? Ну - не буду!..

- Ишь ты, ведьма какая! - укорил ее Василий. - Эх вы, люди! Он смеется, ты тоже... а вы мне самые близкие! За что же смеетесь? Черти! - Он отвернулся от нее и замолчал.

Мальва, обняв руками колени, тихонько покачивала корпусом, рассматривая зелеными глазами сверкающее, веселое море, и улыбалась одною из тех торжествующих улыбок, которых так много у женщины, понимающей силу своей красоты.

Парусное судно скользило по воде, как большая, неуклюжая птица с серыми крыльями. Оно было далеко от берега и шло еще дальше, туда, где море и небо сливалось в синюю бесконечность.

- Что молчишь? - спросил Василий.

- Думаю, - сказала Мальва.

- Про что это?

- Так, - повела она бровями и, помолчав, добавила: - Сын у тебя молодец парень...

- А тебе что? - ревниво воскликнул Василий.

- Мало ли что...

- Ты - смотри! - окинул он ее суровым взглядом полным подозрения. - Ты не дури! Я хотя и смирный, но ты меня не дразни, - да!

Он стиснул зубы и сжал кулаки, продолжая:

- Ты сегодня сразу, как приехала, играть начала что-то... Я еще не понимаю этого... ну, смотри, пойму, неладно тебе будет! И улыбочки у тебя этакие... и все такое... Я тоже с вашей сестрой умею обращаться...

- А ты меня, Вася, не пугай... - равнодушно и не глядя на него, попросила она.

- То-то! Не шути же...

- А ты уж не стращай...

- Я и взбучку дам, коли баловать начнешь... - грозил Василий, озлобляясь.

- Бить станешь? - обернулась она к нему, с любопытством глядя в его взволнованное лицо.

- А что ты за графиня? И вздую...

- Да я тебе что - жена, что ли? - вразумительно и спокойно спросила Мальва и, не дожидаясь ответа, продолжала: - Привыкши бить жену на за что ни про что, ты и со мной так же думаешь? Ну, нет. Я сама себе барыня, и никого не боюсь. А ты вон - сына боишься: давеча как заюлил перед ним - стыд! А еще грозишь мне!

Она презрительно качнула головой и замолчала. Ее холодные, пренебрежительные слова подавили озлобление Василия. Никогда еще он не видал ее такой красивой.

- Разошлась, раскаркалась... - молвил он, и злясь и любуясь ею.

- И еще скажу тебе вот что. Ты Сережке бахвалился, что я без тебя, как без хлеба, жить не могу! Напрасно ты это... Может, я не тебя люблю и не к тебе хожу, а люблю я только место это... - Она широко повела рукой вокруг себя. - Может, мне то нравится, что здесь пусто - море да небо и никаких подлых людей нет. А что ты тут - это все равно мне... Это вроде платы за место... Сережка был бы - к нему бы я ходила, сын твой будет - к нему пойду... А еще лучше, кабы вас вовсе никого не было... обрыдли вы мне!.. Если я с моей красотой захочу - я всегда себе мужика, какого мне нужно, выберу...

- Вот ка-ак?! - свирепо зашипел Василий и вдруг схватил ее за горло. Так вот что-о?

Он встряхивал ее, но она не отбивалась, хотя лицо ее краснело и глаза наливались кровью. Она просто положила обе свои руки на его руку, давившую ее горло, и упорно смотрела ему в лицо.

- Так в тебе вон что есть? - хрипел Василий, все свирепея. - А молчала, шкура... а - обнимала... а - ласки мне... я ж тебе дам!

Он пригнул ее к земле и с наслаждением ударил по шее раз, два, тяжелыми ударами крепко стиснутого кулака. Приятно было ему, когда кулак с размаху падал на ее упругую шею.

- На... Что, змея? - с торжеством спросил он ее и отшвырнул от себя.

Она, не охнув, молчаливая и спокойная, упала на спину, растрепанная, красная и все-таки красивая. Ее зеленые глаза смотрели на него из-под ресниц с холодной ненавистью. Но он, отдуваясь от возбуждения и приятно удовлетворенный исходом злобы, не видал ее взгляда, а когда с торжеством взглянул на нее - она улыбалась, - дрогнули ее полные губы, вспыхнули глаза, на щеках явились ямки. Василий изумленно посмотрел на нее.

- Что ты, - черт! - грубо дернув ее за руку, крикнул он.

- Васька!.. Это ты бил меня? - полушепотом спросила она.

- Ну, а кто? - Ничего не понимая, он смотрел на нее и не знал, что ему делать. Не ударить ли ее еще раз? Но в нем уже не было злобы, и рука его не поднималась на нее.

- Стало быть, ты меня любишь? - снова спросила она, и от ее шепота ему стало жарко.

- Ладно, - угрюмо сказал он. - Так ли тебя надо!

- А ведь я думала, что ты уже не любишь меня... думаю: 'Вот теперь сын к нему приехал... прогонит он меня...'

Она засмеялась странным, слишком громким смехом.

- Дуреха! - сказал Василий, тоже невольно усмехаясь. - Сын, - что он мне за уставщик?

Ему стало совестно перед ней и жалко ее, но, вспомнив ее речи, он заговорил строго:

- Сын тут ни при чем... А что я ударил тебя - сама виновата, зачем дразнила?

- Так ведь я это нарочно, - пытала тебя... - И она прижалась к нему плечом.