станешь мужем. Я буду молиться, чтобы из тебя он получился хорошим.
— Получится не хуже, чем из тебя.
Генрих бросился к кузену, и несколько минут они боролись, как в прежние времена. Несмотря на общий смех, каждый был немного серьезнее, чем хотел показаться другому; каждый сознавал, что определенный период их жизни завершился. Впереди их ждали новые обязанности. Конде слегка волновался; Генрих нет. Он знал, что встретит будущее с обычным спокойствием, и не верил, что оно может оказаться неудачным.
Жанна решила, что ее сыну незачем оставаться в Ла-Рошели. Злополучная связь с женой профессора завершилась без скандала; ребенок умер, и Генриху, пока он не зачал еще одного, надо вернуться в Беарн. Там к такому поведению относятся терпимее, чем в этом городе.
И Генрих отправился в Беарн.
Едва он уехал, от короля Франции прибыл посыльный и попросил аудиенции у королевы Жанны.
Это был маршал де Бирон. С маловажным делом столь значительного человека король бы не отправил.
Жанна приняла маршала немедленно, и Бирон без околичностей заговорил о цели приезда.
— Король озабочен благополучием своего дорогого кузена, вашего сына, принца Наваррского, и полагает, что ему пора жениться.
— Маршал, его величество подобрал невесту для моего сына?
— Он предлагает вашему сыну руку своей дорогой сестры, принцессы Маргариты.
Жанна промолчала.
— Ваше высочество, наверно, помнит, что, когда ваш сын был еще ребенком, блаженной памяти король Генрих II выразил желание, чтобы они поженились.
— Я хорошо помню тот случай, — ответила Жанна.
— Его величество и королева-мать хотят, чтобы принц незамедлительно прибыл ко двору.
Жанна не ответила. Именно этого она и опасалась. Королева-мать хочет, чтобы Генрих приехал. Зачем? Насколько искренни ее заверения в дружбе и желание этого брака? Насколько правдивы разговоры о мире?
— Ваше высочество не выражает удовольствия предложением его величества?
— Вначале я должна посоветоваться со своим духовником, — ответила Жанна.
— Значит, ваше высочество не радо чести, оказанной его величеством вам и вашей семье?
— Когда мои сомнения будут разрешены, я приму любые условия, ублаготворяющие королеву-мать. И буду готова пожертвовать жизнью ради блага страны; но по мне, лучше быть самой приниженной женщиной во Франции, чем ради возвеличения своей семьи приносить в жертву свою душу и душу сына.
Де Бирон поклонился. И заверил королеву, что условий, которые она и ее сын пожелают отвергнуть, не будет.
Жанне требовалось время. Ей не давала покоя одна мысль. Генрих не должен ехать к французскому двору. Он слишком падок на женщин и станет легкой добычей «летучего эскадрона». Генрих еще не готов явиться ко двору Франции.
Колиньи писал из Парижа:
Прочтя эти строки, Жанна задумалась, не одурманен ли адмирал придворной лестью. Сама она настороже, и провести ее труднее. С какой стати королеве-матери и королю — поскольку король игрушка в руках Екатерины — так старательно выказывать расположение к недавним врагам?
Жанна была уверена только в одном — за их поведением кроется какой-то коварный план.
«Король уберет все препятствия к этому браку, — писал далее Колиньи, — даже религиозные предрассудки».
Как это понять? Не намекает ли он, что Маргарита станет гугеноткой, дабы угодить будущему мужу?
Жанне хотелось закричать: «Нет! Нет! Я подозреваю за этим планом скрытый мотив. Генрих нужен им в Париже не как жених, а по какой-то другой причине».
Она созвала свой совет; но членов его тоже прельстило, что король предлагает Генриху руку своей сестры. Они напомнили Жанне, что с католическим двором заключен мир. Поскольку все разногласия улажены, старых врагов надо воспринимать как друзей; а для наследника наваррского трона это прекрасная партия.
Возразить ей было нечего. Разве только, что: «Предчувствие настраивает меня против этого брака».
Но в одном она оставалась непреклонна: Генрих не поедет в Париж… пока.
До нее дошли слухи, что он завел новую любовницу и вполне доволен жизнью в Беарне.
Пусть там и остается. Она сама поедет в Париж с дочерью Екатериной; а Генриху там появляться нельзя, покуда не станет ясно, что кроется за этим внезапным проявлением дружбы.
Мучимая подозрениями и беспокойством, Жанна отправилась ко французскому двору.
НЕВЕСТА
Сообщение было передано, когда принцесса Маргарита, которую при дворе все называли уменьшительным именем Марго, доставшимся от брата Карла, любовалась своим отражением в зеркале, пока служанки застегивали ей платье.
«Ее величество королева-мать примет принцессу Маргариту у себя в покоях в четыре часа».
В четыре! Через тридцать минут. Марго попыталась подавить беспокойство, которое с раннего детства доставляли ей материнские вызовы; хоть она и могла не считаться ни с кем при дворе, в том числе и с любым из братьев, но без страха относиться к матери так и не научилась.
До встречи оставалось полчаса, Марго недоумевала, почему не может подавить трепета перед ней. В детстве ей от матери нередко доставалось; она помнила, как мать вдруг хватала ее за ухо или за щеку и щипала до слез. Но страшна была не боль. Не то, что случалось. Может, то, что
Марго вызывающе поглядела на красавицу в зеркале, ответившую ей таким же взглядом. Накрутила на палец длинный локон золотистого парика, покрывающего ее черные волосы. Она сомневалась, что к лицу ей больше черных золотистые, — но они самые модные.
Собственное отражение всегда придавало ей смелости. Душка Пьер Брантом восторженно писал о ней: «Я считаю, что все нынешние и прежние красавицы меркнут перед нею; пламя ее так опаляет крылья других, что они не смеют приближаться к нему. Ни одна богиня не была еще столь прекрасна. Чтобы прославить ее прелести, достоинства и добродетели, Богу надо сделать землю шире, а небо выше, ибо они тесны для полета ее совершенства и славы».
Настоящий поэт! Изысканные слова; она бы щедро вознаградила его, если б не отдала сердце, душу и тело самому красивому мужчине при дворе.
— Брантом вполне мог бы написать так о моем возлюбленном, — пробормотала она, — эти слова больше подходят ему, чем мне.
Принцесса вгляделась в свои глаза, отраженные в зеркале. Красота? Да, бесспорно. И парча, сверкающие драгоценные камни подчеркивают ее. Но достоинства! Добродетели! Это уже совсем другой разговор.
Марго показала язык отражению в зеркале; казалось, она бросает вызов тайком, потому что не смеет
