- Сказано - муж-жики-с,- любезно улыбаясь, прошипел Мамаев,- раса дикая... племя тупое. Но вот теперь будем ожидать от усердия земства и распространения им школ - просвещения и образованности...

- Школы - да! Читальни, фонари - прекрасно! Я понимаю это... но, однако, хотя я и не противник просвещения, как вы знаете, а все-таки ха-аро-ошая порка воспитывает быстрее и стоит дешевле... да-с! За розгу мужик не платит, а на просвещение с него шкуру дерут хуже, чем розгой драли. Пока просвещение только разоряет его, вот что... Я однако не говорю - не просвещайте, а говорю - пожалейте, подождите

- Совершенно так! - с удовольствием воскликнул купец.- Очень бы следовало подождать, потому что тяжело мужику по нынешним дням... недороды, болезни, слабость к вину - всё это, так сказать, под корень его сечет, а тут школы, читальни... Что с него взять при таком порядке? Совсем нечего с него взять,- уж поверьте мне!

- Вам это известно, Никита Павлыч,- убежденно, но вежливо сказал Исай и благочестиво вздохнул.

- Еще бы! Семнадцать лет хожу вокруг него. Я на счет учения так полагаю: ежели во благовремении, то оно может принести пользу всякому человеку... Но, ежели у меня в брюхе, извините, пусто,- ничему я учиться не пожелаю, кроме как воровству...

- Зачем вам учиться! - почтительно и ласково воскликнул Исай.

Мамаев взглянул на него и искривил губы.

- Вот мужик,- Кирилка! - позвал земский.- Вот мужик,- обратился он к нам с некоторой торжественностью на лице и в тоне,- это, рекомендую, недюжинный мужик, бестия, каких мало! Когда горел 'Григорий', он, оборванец этот... собственноручно спас шестерых пассажиров, поздней осенью часа четыре кряду, рискуя жизнью, купался в воде, в бурю, ночью... Спас людей и скрылся... его ищут, хотят благодарить, хлопотать о медали... а он в это время ворует казенный лес и схвачен на месте преступления! Хороший хозяин, скуп, сноху вогнал во гроб, жена, старуха, бьет его поленом. Он пьяница и очень богомолен, поет на клиросе... Имеет хороший пчельник и при всем этом - вор! Паузилась тут баржа, он попался в краже трех мест изюму,- извольте видеть, какая фигура?

Все мы внимательно посмотрели на талантливого мужика. Он стоял пред нами, спрятав глаза, и шмыгал носом. Около его губ играли две морщинки, но губы были плотно сжаты, и лицо решительно ничего не выражало.

- И вот мы спросим его: Кирилка! Скажи - какая польза в грамоте, в школах?

Кирилка вздохнул, почмокал губами и не сказал ничего.

- Ну, вот ты грамотный,- строже заговорил земский,- ты должен знать лучше тебе жить оттого, что ты грамотный?

- Всяко бывает,- сказал Кирилка, наклоняя голову еще ниже.

- Да нет, все-таки - ты читаешь, ну, что же, какая польза от этого для тебя?

- Пользы, оно, конечно, нет, чтобы, значит, прямо взять ее... но ежели рассудить, то... учат, стало быть, в пользу это им...

- Кому - им?

- Учителям, стало быть... земству, значит, и вообще... начальству!..

- Дурак же ты! Тебе-то, тебе - есть польза?

- Это - как угодно, ваше благородие...

- Кому угодно?..

- Вам... значит, как вы начальник...

- Пошел прочь!

У земского концы усов вздрагивали и лицо покраснело.

- Вот видите, он ничего не сказал, но его ответ ясен. Нет, господа, прежде, чем учить мужика азбуке, нужно - дисциплинировать его!.. Он испорченный ребенок, да! но он и - почва! Вы понимаете?.. Основание пирамиды государственного строя... и вдруг - колеблется! Вы понимаете серьезность такого... э... в... беспорядка?

- Дело ясное,- сказал Мамаев.- И, действительно, следует укрепить...

Так как и я интересуюсь судьбой мужика, я тоже вступил в разговор, и скоро мы в четыре голоса горячо и озабоченно решали судьбу его. Истинное призвание каждого из нас - установлять правила поведения для наших ближних, и несправедливы те проповедники, которые упрекают нас в эгоизме, ибо в бескорыстном стремлении видеть людей лучшими мы всегда забываем о себе.

Мы спорили, а река, как огромная змея, ползла пред нами и терлась о берег своей холодной серой чешуей.

И наш разговор извивался змеей, раздраженной змеей, которая бросается из стороны в сторону в своем стремлении схватить то, что ей необходимо и что ускользает от нее. От нас ускользал предмет разговора - мужик. Кто он? Он сидел на песке недалеко от нас; он молчал, и лицо его было бесстрастно.

Мамаев говорил:

- Не-ет-с, он не глуп! Он даже о-очень не дурак... его довольно трудно объехать на кривой... Земский начальник раздражался:

- Я не говорю - глуп! я говорю - распущен! Поймите! Живет без должной опеки над ним, как несовершеннолетним,- вот в чем корень неурядиц его жизни...

- А я, с позволения сказать, полагаю так, что он - ничего! Божия тварь, как и все... Но - извините! обалдел он... от неустройства бытия своего лишился надежд...

Это говорил Исай, говорил голосом елейным и почтительным, сладко улыбаясь и вздыхая, его глазки робко щурились и не хотели смотреть прямо, а кила сотрясалась, точно в ней было много смеха, он желал вырваться на воздух и не смел. Я же утверждал, что мужик - просто голоден и что если бы дать ему вволю хорошей пищи, то он, наверное, исправится...

- Вы говорите - голоден? - раздраженно воскликнул земский.- Но, чёрт возьми, почему? Нужно понять, по-че-му он голоден? Почему, скажите ради бога, сорок. пятьдесят лет тому назад он не знал, что такое голод?

Я говорю... я... я вот сам голоден! Да, чёрт, в данную минуту, я сам, по его милости, голоден! А! Как это вам нравится? Я приказывал переправить сюда лодки и ждать меня... Приезжаю... Сидит Кирилка. Тьфу! Нет, это, я вам скажу, просто идиоты...

- Действительно,- очень бы приятно покушать! - меланхолически сказал Мамаев.

- Н-да,- вздохнул Исай...

И все мы, раздраженные спором, уже не раз сердито фыркавшие друг на друга, замолчали, объединенные желанием есть, и посмотрели на Кирилку, который под нашими взглядами передернул плечом и стал медленно стаскивать шапку с своей головы...

- Как же это ты, брат, насчет лодки-то?..- укоризненно сказал Исай.

- Да ведь что же лодка?.. Хоша бы она и была - ее не съешь...виновато ответил Кирилка. Мы все четверо отвернулись от него.

- Шесть часов сижу здесь,- объявил Мамаев, взглянув на золотые часы, вынутые им из кармана,- из своего кармана, должен я прибавить.

- Вот извольте видеть! - раздраженно воскликнул земский и повел усами.- А эта бестия... говорит - скоро образуется затор... Ты! скоро, что ли?

Очевидно, земский полагал, что Кирилка имеет некую власть над рекой и движением льда по ней, и было ясно, что Кирилка действительно виновен в этом, потому что вопрос земского привел в движение все члены мужичонки. Кирилка двинулся на самый край бугра, прикрыл глаза ладонью и стал, наморщив лоб, смотреть вдаль, зачем-то дрыгая левой ногой и шевеля губами, как будто он шептал заклинания реке.

Лед шел сплошною массой, синеватые льдины с глухим шорохом лезли одна на другую, ломались, трещали, рассыпались на мелкие куски: порою между ними появлялась мутная вода и исчезала, затираемая льдом. Казалось, огромное тело, пораженное накожной болезнью, всё в струпьях и ранах, лежит пред нами, а чья-то могучая невидимая рука очищает его от грязной чешуи, и казалось - пройдет еще несколько минут - река освободится от тяжелых оков и явится перед нами широкая, могучая, прекрасная, сверкнут из-под снега и льда ее волны, и солнце, прорвав тучи, радостно и ярко взглянет на нее.

- Теперь уж - сичас, вашбродие! - оживленно воскликнул Кирилка.Редеет,- эна там! вона у косы!

Он простирал руку с шапкой вдаль, где я ничего не видел, кроме льда...