в силах ничего сделать… по крайней мере, сейчас… Поэтому я стала искать утешения в семье, и, как ни странно, я нашла его.

Пенелопе шел шестой год, и она была здоровым и умным ребенком. Я ясно видела, как она походит на меня. Дороти была годом моложе, тиха, но по-своему интересна. Они были в восторге от встречи со мной, и родители были правы, говоря, что дети принесут мне утешение.

Вернулся и Уолтер. Он служил вместе с Эмброузом Дадли, графом Уорвиком, и очень с ним сдружился. Мне было интересно услышать об Уорвике, поскольку он был старшим братом Роберта и когда-то вместе с ним находился в Тауэре, приговоренный к смерти, по обвинению в попытке возвести на трон леди Джейн Грей.

Уолтер все так же нежно любил меня, как и в наши молодые годы, а я была все так же привлекательна. Но как же отличался он от Роберта, и я корила судьбу за то, что я замужем за Уолтером Деверо, в то время как есть в мире такой мужчина, как Роберт Дадли!

Однако он был предан мне, и я, по своей натуре, могла извлечь удовольствие и из отношений с Уолтером.

Вскоре я вновь забеременела.

– Теперь, – объявил Уолтер, – должен родиться мальчик.

Мы поехали в одно из сельских поместий Уолтера – Нетервуд, которое он считал более здоровым для меня, и там, в темный ноябрьский день, я родила сына. Должна признаться, я была в восторге, когда мне сказали, что это – мальчик. Уолтер был в восторге также и готов был на радостях сделать для меня что угодно: наконец я подарила ему то, о чем он мечтал, как любой мужчина – сына и наследника.

Стали думать, как назвать сына. Уолтер предложил назвать его в честь своего отца Ричардом или же Уолтером, но я заявила, что не хочу семейных имен, и что мне нравится имя Роберт.

Уолтер желал угодить мне и мальчик стал Робертом.

Я очень любила сына: с самого рождения он был красив и явно умен. Странно, но я должна была сознаться самой себе, что заботы о нем полностью поглотили меня. Мое сердце успокоилось, и, удивительнее всего, я перестала тосковать по дворцовой жизни.

Прошло восемь лет, прежде чем я вновь увиделась с Робертом Дадли. За это время в мире произошло множество событий.

Рождение сына круто поменяло обстановку у нас дома. Сестры обожали его, так же, как и вся прислуга; отец был неизмеримо горд им, и, что самое странное, я в то время не желала ничего иного, кроме как заботиться о нем и любить его. Я не хотела оставлять его на нянек – они забирали часть его любви.

В то время Уолтер был очень доволен своим браком и домом и имел для этого причины. Я часто с тоской вспоминала Роберта, однако вдали от него мне легче было спокойно посмотреть фактам в лицо: они были не слишком лестны для женщины с моим самолюбием.

Роберт Дадли, вне сомнения, сделал меня своей любовницей в собственных целях и на короткое время, обиженный королевой. Как только она призвала его вновь к себе, он как бы сказал мне: «Прощай, Леттис. Теперь нам неразумно будет встречаться».

Гордость во мне была не слабее силы страсти. Я собиралась со временем забыть эту историю. И моя семья, в особенности обожаемый мной сын, должны были помочь мне в этом. Я вновь с головой окунулась в управление домом и стала на время образцовой женой. Некоторое время я проводила одна в своем кабинете. Я увлекалась выращиванием различных трав – прислуга по моему повелению употребляла их в кулинарии – и постоянно разнообразила их ассортимент. Я сама изготовляла ароматические масла из лаванды, розы и гиацинтов, я смешивала соки диких цветов с соком рогоза для изготовления того чудесного запаха цветущего луга, моду на который ввела при дворе королева: она говорила, что этот запах напоминает ей места ее детства. Я посылала за модными тканями: бархатом, парчой, что заставляло удивляться моих портних, знакомых лишь с бумазеей и шерстью. Портные мои умели многое, но, конечно, не могли уловить модного стиля, бытовавшего при дворе. Не страшно! Я все равно была королевой в нашей провинции, и соседи сплетничали обо мне. Они болтали о том, как я была одета, о столе, за которым я принимаю гостей, об изысканных мускатах, которые я выписывала из Италии и настаивала на травах, выращенных мною. Особенно я старалась впечатлить гостей, приезжавших из столицы. Я страстно желала, чтобы они и там распространяли слухи обо мне: пусть он поймет, что я прекрасно обхожусь без него.

В этой тихой домашней атмосфере было неудивительно забеременеть вновь. Двумя годами позже рождения Роберта я родила второго сына и тогда уже решила, что справедливо будет назвать его в честь отца. Таким образом, он стал Уолтером.

В тот период в мире происходили великие события. Дарнли, муж королевы Марии Шотландской, умер при таинственных обстоятельствах в Керк-о-Филде под Эдинбургом. В дом был заложен заряд пороха, очевидно, Дарнли пытались убить. Вероятно, несчастный получил сведения о готовящемся покушении, потому что пытался убежать. Однако далеко бежать ему не удалось: он был найден в саду мертвым, но неповрежденным взрывом. Так как на его теле не было обнаружено признаков насилия, было решено, что его задушили мокрой тканью, которую держали у его лица. Убийство было несомненно. Подозрения пали на Марию, влюбленную в графа Ботвелла и ненавидевшую своего мужа, и самого Ботвелла, который незадолго до того развелся со своей женой.

Должна сознаться, что, когда вести об этом дошли до меня, я испытала сильное желание быть немедленно при дворе, чтобы самой видеть и слышать реакцию Елизаветы. Я представляла, как она изобразит притворный ужас при этой вести, и как будет ликовать внутренне, так как Мария оказалась в щепетильном и даже ужасном положении. В то же самое время Елизавета должна была ощущать себя не слишком комфортно, ибо люди обязательно станут проводить параллели между нею, когда она вместе с Робертом Дадли встала перед той же дилеммой, и королевой Марией. Жена Роберта также была умерщвлена при таинственных обстоятельствах и найдена под лестницей.

Если королева Мария выйдет замуж за Ботвелла, она рискует троном. Будет ясно, что она принимала участие в заговоре против своего мужа. Кроме того, позиции ее были уже значительно более шатки, чем позиции Елизаветы. Не могу скрыть улыбки и сейчас, вспоминая неизменный хор низкопоклонников при появлении Елизаветы, и даже умные люди типа Сесила и Бэкона тогда полагали, что наша королева