Королева в это время танцевала с Кристофером Хэттоном – наилучшим танцором из всех. Они были единственной танцующей парой в зале: все почтительно посторонились – я знала, что королева любит это. Когда танец окончился, все зааплодировали с большим жаром и начали уверять королеву, что она превзошла в ту ночь самою себя.

Томас Хинедж, «бобовый король», провозгласил, что, поскольку королева сегодня танцевала как никогда, он запрещает на некоторое время танцы, поскольку будет кощунством даже ступать на тот паркет, которого касалась нога волшебницы танца.

Я тихо фыркнула: столь неприкрытая лесть всегда изумляла меня. Я бы предположила, что такая проницательная женщина, как Елизавета, должна была бы или пресечь, или высмеять грубого льстеца, если бы не знала, что она всегда воспринимала это как должное, и даже как очевидный факт.

Вместо танцев, сказал наш «бобовый король», мы будем играть в игру под названием «Вопрос-Ответ», и он будет задавать вопросы, а также выбирать тех, кто должен на них отвечать. Когда могущественный дотоле человек поскальзывается, его враги немедленно и неминуемо начинают торжествовать свою победу. Они напомнили мне воронов, ожидающих смерти жертвы. Стоило Роберту попасть в опалу, так все, казалось, принялись травить и унижать его. Однако нужно признать, что редко кто имел столько ярых завистников, как Роберт, потому что редко кто из подданных пользовались такой любовью и вседозволенностью, как Роберт Дадли.

Неизбежным было поэтому, что первый вопрос Хинедж задаст Роберту, и все, затаив дыхание, ждали его.

– Милорд Лейстер, – заговорил Хинедж, – я задаю вам вопрос для Ее Величества.

Роберт склонил голову и ждал вопроса.

– Что легче стереть из памяти: неверное мнение, созданное клеветником, или же ревность?

Я наблюдала за выражением лица Роберта, поскольку близко стояла к нему. То, как он скрывал свою ярость и досаду, было поистине достойно похвалы.

Он повернулся к королеве: лицо и голос его были холодны.

– Ваше Величество слышало приказ «бобового короля», выбранного Вами для Двенадцатой ночи, и мне не остается ничего иного, как повиноваться. Поэтому я прошу Вас, Ваша Мудрость, дать нам ответ.

Когда он повторил вопрос, королева, с любовью ему улыбаясь, сказала:

– Милорд, я бы ответила, что сложно и то, и другое, однако ревность стирается из сердца с большим трудом.

Роберту были ненавистны насмешки в его адрес, а то, что королева объединилась в союз с Хинеджем, было больно вдвойне.

Он не подошел в тот вечер к королеве. Когда вновь начались танцы, он вытащил меня за руку из толпы танцующих и увел в маленькую комнатку, ему одному известную. Он втащил меня туда и закрыл дверь.

– Милорд, – сказала я ему, и голос мой дрожал от возбуждения, – нас могут увидеть.

Он страстно и жадно схватил меня и коснулся губами моего лица:

– А если бы даже и увидели, – прошептал он, – мне все равно. Мне все на свете все равно… кроме этого.

Он снял кружевное жабо с моей шеи и отшвырнул его. Затем положил мне руки на плечи и начал стягивать с меня платье.

– Милорд, – спросила я, – неужели вам хочется, чтобы я предстала перед вами голая?

– Да! – закричал он, – да, именно этого мне и хочется! Я видел тебя такой много раз в своих мечтах.

Я желала его так же страстно, как и он – меня, и мы не собирались этого скрывать.

– Ты прекрасна… прекрасна, как я тебя и представлял… – шептал он. – Ты – это все, чего я желаю, Леттис.

И он тоже был всем, о чем я мечтала. Я не испытывала такого прежде. Я сознавала, что его страсть ко мне подстегивается злобой и чувством мести королеве, и это вызывало бешенство во мне, однако нисколько не остудило моей страсти: я была настроена показать ему, что он никогда не знал и не узнает такой любовницы, какой могла быть я. Он будет со мной таким же смелым и безрассудным, какой была и я. И он осмелится потерять ради этой любви благосклонность королевы, как я готова была пожертвовать своими супружескими клятвами.

Думаю, что я одержала в ту ночь временную победу. Я чувствовала в нем и восторг, и изумление, и ощущение, которое было и у меня: мы созданы друг для друга.

Я знала, он будет привязан ко мне навеки, хотя никогда и не станет полностью моим. Это лишь придавало мне экзальтации: мне казалось, что природа наделила меня какими-то великими силами – силой притягивать мужчин и силой привязывать их к себе. И мы с ним были созданы для того, чтобы любить друг друга. Мы были очарованы друг другом, и, может быть, это стало ясно другим, потому что, когда мы с Робертом вернулись в бальный зал, мне вдруг стало не по себе.

Королева, наверняка, заметила отсутствие Роберта. Но заметила ли она и мое отсутствие? Вскоре это станет ясно, подумала я. Тут холодок прошелся у меня по спине: а что, если я буду отстранена от двора?

В течение последующих дней она не подавала виду. Роберт ко двору не являлся, и я знала, что она скучает. Она раздражалась и даже заметила как-то, что некоторые позволяют себе без разрешения королевы отсутствовать и их следует проучить.

Мы были с королевой вместе, когда пришла новость, что между графом Лейстером и сэром Томасом Хинеджем произошла стычка. Лейстер послал Хинеджу уведомление, что хотел бы нанести ему визит и как следует проучить его. Хинедж ответил, что будет рад встретить гостя мечом.

Елизавета была в ярости, но испугалась. Она боялась, что Роберт будет убит на дуэли; у нее не было намерения своей немилостью ввергать любимцев в смертельную опасность. Она послала за Хинеджем, и