Уильям, вы присягали на верность Эдуарду. Ваша верность – это то, что я больше всего в вас ценю. Если вы сейчас оставите короля, разве я смогу по-прежнему верить в вашу честность?

Гастингс вдруг схватил и приподнял ее. Ее лицо оказалось на одном уровне с его лицом.

– Что ты имеешь в виду, Джейн? Скажи мне правду. Что ты имеешь в виду?

– Вы обещали хранить верность Эдуарду, – тихо произнесла она. – Если вы оставите его сына, я никогда не смогу доверять вам.

– Но ты никогда не должна вмешиваться в такие дела.

– Тогда отпустите меня, милорд, я пойду. Он покачал головой:

– Ты не уйдешь, Джейн. Ты останешься со мной. Ты останешься навсегда.

– Нет, – проговорила она, но сама знала, что собирается остаться, и знала, что хочет этого. – Могу ли я остаться, если вы готовитесь предать сына Эдуарда – маленького мальчика, которого я люблю!

Он прижал свои губы к ее губам.

– Какое это имеет отношение к нам с тобой? Боже мой, как же я стремился к тебе! Как я мечтал о тебе… И вот наконец ты пришла.

Джейн подумала: «А я ведь тоже мечтала. Что за кошмар! Неужели все это время меня тянуло к нему?»

– Вы должны ненавидеть меня, Уильям, за то, что я сказала вам, – медленно проговорила она. – Герцог Глостерский – ваш друг, и вы очень привязаны к нему. Вы будете верны ему до самой смерти, более верны, чем были верны мне.

Она услышала его голос, исполненный страсти, но мягкий и нежный.

– Ненавидеть тебя? Порой мне казалось, что я ненавижу тебя, но только потому, что я любил тебя больше, чем себя. Ты права, когда говоришь, что Ричард Глостерский мой друг, но что значит дружба в сравнении с любовью? Что значит Ричард Глостерский в сравнении с Джейн Шор?! Моя Джейн, только моя… Джейн, по которой я тосковал и о которой мечтал все эти долгие годы. Ты пришла ко мне, и ты останешься со мной. Ты больше никогда не покинешь меня.

– Я не знаю, – нерешительно проговорила она, – я не могу сказать…

– Ты мое безумие, – шептал он ей, – безумие, овладевшее мной на многие годы. Это должно было случиться, Джейн. Я всегда это знал. Я очень любил Эдуарда до тех пор, пока он не привел тебя ко двору и не показал, что намерен оставить тебя там. И тогда я возжелал его смерти. Так я любил тебя.

– Это была ненастоящая любовь, – настаивала она. – Если бы ваша любовь была настоящей, я бы полюбила вас, когда вы пришли ко мне в Чипсайд. А я возненавидела вас с тех пор именно потому, что вы пытались обмануть меня.

– Неужели ты полюбила бы меня, если бы я вел себя по-другому?

– Мы обещали друг другу не говорить о прошлом. Теперь я доверяю вам. Хотя, если вспомнить, что случилось когда-то, мне бы следовало вас остерегаться.

– Все, что происходит между нами, должно быть с твоего добровольного согласия. Я уже не тот глупец, каким был раньше.

– Тогда, я думаю, мне лучше уйти.

– Прошу тебя, останься. Я еще не сказал всего, что хотел. Ты пришла ко мне, потому что беспокоишься о маленьком короле. На что ты надеялась? Чем я могу быть полезен?

– Я надеялась, что вы сможете повидать мальчика… утешить его. Я надеялась, что вы сможете использовать свою власть, чтобы сделать что-нибудь для него, а не против него.

– А я надеялся, что ты пришла, потому что чувствуешь себя одинокой и ищешь моего общества.

– Может, в этом и есть доля правды.

– Останься со мной, Джейн.

– Я сейчас плохо соображаю. Позвольте мне уйти… А в другой раз…

– Ты уже ускользнула от меня однажды, и я не могу допустить, чтобы то же самое произошло сейчас. В тебе уже нет ненависти ко мне, да ее никогда и не было. Признайся, Джейн.

– Тогда это была не ненависть. Я не знаю, что это было, но это чувство было очень похоже на ненависть.

– Когда я целую тебя, ты трепещешь, Джейн… Я нужен тебе.

Он действительно был ей нужен. Она была одинока и хотела быть любимой. Она желала нежной, а не жестокой любви. Она должна избавиться от Дорсета, и Гастингс укажет ей путь. Ей нужна была преданность Гастингса, чтобы залечить раны, которые ей нанес Дорсет своим грубым обращением.

Джейн посмотрела на Гастингса. Если это ненависть, то она как-то странно действует на нее, можно сказать, даже возбуждает… и привносит чувство, какое-то особенное и по-своему прекрасное.

Гастингс улыбнулся, он торжествовал.

Неужели она играла роль – роль любовницы Гастингса? Как легко и приятно было ее играть! Как приятно было выбегать ему навстречу, когда он возвращался к ней, просить его беречь себя, когда он уходил, отвечать на его поцелуи!

«Настанет день, – думала она, – и я презрительно посмеюсь над ним. Я скажу ему: 'Теперь, милорд, вы понимаете, как заставили меня страдать. Интересно, сколько брошенных вами женщин испытали то, что вы испытываете сейчас!'»

И все же, когда он уходил на заседание Совета, она рыдала настоящими слезами. Она замирала от