неизбежно, но и нежданно».
Они продолжали путь далее, и царевич непрестанно думал о виденном и слышанном, постоянно вспоминая о смерти. С тех пор его видели всегда печальным и унылым. Он говорил самому себе: «Когда же смерть похитит меня, и кто будет вспоминать меня после смерти, тогда как время все предает забвению? По смерти я бесследно уничтожусь, или есть какая–нибудь другая жизнь, другой мир?»
Обдумывая беспрестанно это и тому подобное, он начал бледнеть и чахнуть. Когда же ему случалось быть на виду у отца, он притворялся веселым и беспечальным, не желая, чтобы отец знал его размышления. Он горел нестерпимым желанием встретить кого–нибудь, кто бы мог удовлетворить стремлениям его души и сказать хорошее слово о том, что его так интересовало. Поэтому, он опять начал расспрашивать упомянутого воспитателя, не знает ли он кого–нибудь, кто бы мог удовлетворить его желаниям и успокоит ум его, ужасно блуждающий в размышлениях и не могущий отбросить мысли о смерти. Спрошенный, вспомнив о их предыдущем разговоре, сказал: «Я тебе уже и раньше говорил, как твой отец постоянно рассуждающих о том, что ты желаешь узнать, аскетов — одних велел казнить, других же неумолимо преследовал, так что теперь я не знаю никого из них, живущих в окрестности».
Царский сын, исполнившись гнева и очень огорчившись в душе, был подобен мужу, потерявшему большое сокровище и направившему все свои помышления на его разыскание. С тех пор он жил в постоянной скорби и в заботах; все мирские наслаждения и увеселения были в его глазах какою–то мерзостью, срамотою. Когда царевич находился в таком положении, стремясь обрести благо для своей души, его увидело Всевидящее Око, и не оставил его без внимания Желающий всем спасения и познания истины, по присущему Ему человеколюбию, и следующим образом показал ему путь, по которому следовало идти.
Повествование о св. Варлааме и свидании его с царевичем Иоасафом. Начало его св. учения
В это время жил один монах, безукоризненной жизни, отличавшийся красноречием и прошедший весь путь монашеской жизни. Из каких мест и из какого рода он происходил, я не могу сказать этого. Он жил в одной пустыне, находящейся в стране Сенаарской, и был удостоен священства. Имя этого старца было Варлаам. Узнав по Божественному откровению о состоянии души Иоасафа, он оставил пустыню и отправился в обитаемые места. Переменив свою одежду на мирскую, он сел на корабль и отправился в страну Индусов. Выдав себя за купца, он прибыл в город, где находился дворец царского сына. В этом городе он провел несколько дней, присматриваясь к обстановке царевича и разведывая о его приближенных. Узнав, что упомянутый выше воспитатель ближе всех к царскому сыну, он сказал ему наедине: «Я хочу объявить тебе, мой господин, что я купец и пришел из дальних стран. У меня есть один драгоценный камень, подобного которому еще никогда не находили. Я до сих пор никому еще не показывал его, тебе же я говорю о нем потому, что вижу в тебе мужа умного и смышленного, который может ввести меня к царскому сыну, чтобы я мог преподнести ему свой камень. Камень этот несравненно выше всего прекрасного: он может слепых одарить светом мудрости, глухим открыть уши, немым дать голос и больных исцелить. Неразумных он делает мудрыми; злых духов изгоняет и все прекрасное и приятное щедро дает заслужившим этого».
Воспитатель отвечает ему: «Я вижу, что у тебя крепкий и зрелый ум, но твои слова мне кажутся чрезмерно хвастливыми. Я не могу пересчитать тебе всех драгоценных камней, которые мне приходилось видеть, но я не видел и не слышал о камнях, имеющих такие силы, какие ты приписываешь своему. Но все–таки покажи мне его, и, если сказанное тобою справедливо, то сейчас же отнесу его царевичу, и ты получишь от него очень много подарков и почестей. Но прежде чем я не удостоверюсь в истинности твоих слов, я не могу возвестить господину и царю моему такие невероятности о неизвестном мне предмете».
Тогда св. Варлаам сказал ему на это: «Ты говоришь правду, что ты никогда не видел и не слышал о таких силах и действиях, ибо дело идет не об обыкновенном предмете, но об удивительном и великом. Но выслушай меня, и ты убедишься воочию в том, что ты старался увидеть. Этот драгоценный камень, кроме упомянутой силы и действия имеет еще одно свойство: его не может видеть не имеющий хорошего, здорового зрения и чистого, непорочного тела. Если кто, будучи несовершенен в этих двух отношениях, захотел бы посмотреть на этот драгоценный камень, то он непременно лишился бы того зрения и ума, которые имеет. Я же, будучи несколько сведущ во врачебном искусстве, вижу, что твои глаза нездоровы. Поэтому боюсь, чтобы ты не лишился и того зрения, которое у тебя есть. Что же касается царского сына, то я слышал, что зрение его уже утвердилось и здорово, почему я и не побоялся бы показать ему это сокровище. Я надеюсь, что ты не оставишь слов моих без внимания и не захочешь лишить твоего господина такой вещи».
На это воспитатель отвечает ему: «Если это так, то не показывай мне камня. Моя жизнь запятнана многими проступками; кроме того, и глаза мои, как сказал ты, нездоровы. Тем не менее, я верю твоим словам и не замедлю доложить об этом царевичу».
Придя к Иоасафу, воспитатель подробно рассказал ему все. Царевич, выслушав его, почувствовал в своем сердце радостное и приятное чувство и, как бы вдохновенный в душе Богом, велел поскорее ввести этого св. мужа.
Когда Варлаам вошел к царскому сыну и отдал ему подобающее приветствие, тот пригласил св. мужа сесть. По уходе воспитателя, Иоасаф говорит старцу: «Покажи мне этот драгоценный камень, о котором, как говорил мой воспитатель, ты рассказываешь что–то необыкновенное и удивительное». Варлаам так начал с ним разговор: «Несправедливо было бы, царь, чтобы я рассказывал неверное и лишнее относительно предмета, превосходящего своею славою даже твою славу. Все, доложенное тебе обо мне, верно, истинно и несомненно. Но если я сначала не буду убежден в твоей рассудительности, то не могу открыть тебе тайну, ибо Господь говорит:
Если и твое сердце окажется плодородною землею, то я постараюсь насадить в тебе Божественное семя и открыть великую тайну. Если же твое сердце представляет каменистую или тернистую землю или путь, всеми попираемый, то лучше совсем не насаждать на нем спасительного семени и не бросать его на расхищение птицам и зверям. Но я надеюсь на лучшее, надеюсь, что ты достоин приять спасение; поэтому ты увидишь и этот неоценимый камень и благодаря его блеску можешь также сделаться светлым и принести стократные плоды. Ради тебя я предпринял это дело и совершил длинный путь, чтобы показать тебе то, чего ты не видел и научить тому, чего ты никогда не слышал».
Иоасаф отвечал на это: «Я, почтенный старец, горю неудержимым, страстным желанием слышать какие–нибудь новые хорошие слова, и в моем сердце пылает огонь, который жжет меня — так мне хочется разрешить свои сомнения. До сих пор я не встречался ни с одним человеком, который бы мог преподать мне спасительное слово. И надеюсь, что это слово не имело бы той участи, какую постигло упавшее на каменистую и тернистую почву и расхищенное птицами. Я с толком принял бы его и умел бы сохранить его. Если ты можешь мне тут в чем–нибудь помочь, то не скрывай от меня, но поведай. Как только я услышал, что ты пришел из дальней земли, то радостное чувство и надежда появились в моей душе, — надежда, что я буду иметь возможность узнать от тебя то, что хотел. Поэтому–то я велел привести тебя ко мне и ласково принял, как кого–нибудь близкого или сверстника, надеясь, что я не ошибусь в ожиданиях».
Тогда Варлаам сказал: «Ты поступил в этом случае прекрасно и достойно твоего царского величия, не поддался окружающему ничтожеству, но откровенно надеялся. Был некогда один великий и славный царь. Когда он однажды разъезжал на золотой колеснице с подобающей царской чести свитой, то встретил двух мужей, одетых в грязные и разодранные рубища, с бледными, изнуренными лицами. Царь знал их тучными, но они постом изнурили свое тело. Увидя их, он, сойдя с колесницы, пал пред ними на землю, приветствуя их. Сопровождавшие его вельможи же и знатные люди были недовольны этим, полагая, что он поступает не по царскому достоинству, но не осмеливаясь порицать его, они просили его брата сказать царю, чтобы он не унижал царской короны. Когда тот сказал об этом своему брату и порицал неуместное его унижение, царь дал ему ответ, которого его брат не понял.
У этого царя был такой обычай, что когда он издавал относительно кого–нибудь смертный приговор,
