— Пойдемте со мной, — кивнула Лайла.

Она взяла меня за руку. Мы опять двинулись вверх по лестнице, и я заметил, что свет на стенах как-то тускнеет. Я поднял голову. Надо мной навис огромный стеклянный купол, а за ним, в чистом безоблачном небе, сверкали звезды.

— В Лондоне такой скверный воздух, — сообщила Лайла, — и так загрязнен газовым освещением. Но, как видите, при помощи оптики это можно свести к нулю.

— Замечательно! — воскликнул я. — Никогда не думал, что такое возможно.

— И тем не менее…

Я продолжал глядеть сквозь купол на небо, чувствуя на себе взгляд Лайлы и зная, что он крайне холоден, холоден, как звезды. И все же я не обернулся.

— Это напоминает мне, — медленно проговорил я, — напоминает то же чистое небо, когда смотришь с гор в Каликшутре…

— Вот как?

Вопрос повис в воздухе. Лайла, подняв голову, смотрела теперь на звезды. И вновь я ощутил мощный прилив влечения к ней. В равной мере во мне поднялись страх и желание, борясь друг с другом, и, когда она потянулась ко мне, я чуть ли не с яростью отбросил ее руку.

— Вы не доверяете мне, — прошептала она, словно удивляясь этому.

Я почти засмеялся. Она почувствовала это и улыбнулась сама.

— Но почему? — проговорила она. — Вы вините меня в том, что я обманула вашего друга?

— И я прав, — холодно ответил я. — Вы обманываете его.

— Ну да, конечно, — пожала плечами Лайла. — Это очевидно.

Я с удивлением взглянул на нее, не ожидав такой откровенности.

— Не делайте вид, будто вас громом поразило, — продолжала она. — УЖ Перед вами я бы не отважилась это отрицать.

— Вы мне льстите.

— Думаете?

— Конечно. Вы же ничего не рассказываете Джорджу.

— Верно. Но Джордж — идиот.

— И мой друг… Почему бы мне не передать ему ваши слова?

Глаза ее блеснули, она покачала головой и стала подниматься по лестнице к стеклянному куполу. Спустя некоторое время она остановилась, вглядываясь во что-то, чего мне не было видно.

— Насколько я понимаю, — сказала она наконец, поворачиваясь ко мне, — вы работаете в Уайтчепеле, в самых ужасных трущобах.

— Да, я работаю в Уайтчепеле.

— Тогда вы, должно быть, сочувствуете бедным, неустроенным, угнетенным, доктор Элиот. Можете не отвечать, я знаю, мне рассказывал Джордж… Он называет вас святым Ист-Энда… Святой Ист- Энда… Он считает, что это шутка.

— Наверняка. Но что вы хотите этим сказать?

— То, что Джордж все считает замечательной шуткой. Например, свою работу в Индийском кабинете… А его отношение к людям, на чьи жизни он хочет повлиять, — небрежно, так небрежно, один росчерк пера, одна строка… Сама мысль, о том, что он может ворочать жизнями миллионов — такой человек, как он… Шутка… Он считает это шуткой? И иногда, доктор Элиот… — Она прервала свою речь, вновь вглядываясь сквозь стекло. — Я тоже так считаю.

Я наблюдал за ней. Она была ужасающе прекрасна. Я подумал, что же со мной происходит, если в такой критический момент мной овладевает физическое влечение.

«Придерживайся своих методов, — велел я себе. — Будь верен им, иначе ты — ничто, иначе ты — труп».

Я медленно поднялся к стеклу, за которым величаво раскинулся Лондон. Мы находились на какой-то невозможной высоте, ибо город простирался подо мною скопищем красных и черных пятен, а сердце его прорезала река, точно длинная кишка.

— Я злюсь оттого, — промолвила она, — что приходится впадать в блуд с таким человеком, как Джордж.

Она не обернулась ко мне, и, посмотрев на нее в профиль, я вспомнил другой профиль… статуи богини, вознесенной среди джунглей и горных вершин.

— Вы… вы… — тихо прошептал я.

Голос мой прервался. Лайла медленно повернулась ко мне.

— Я должен знать, — сказал я. — В Каликшутре о богине Кали говорят так, словно она на самом деле существует…

— Она действительно существует — в душах, поклоняющихся ей, в великом потоке мира…

— Это не то, что я имел ввиду.

— Знаю, — Лайда широко открыла глаза в притворной невинности,

— Кто вы?

— Вы имеете в виду, что я — Кали? — рассмеялась Лайла.

Она вдруг притянула меня к себе, открывая мою шею для поцелуев… три… четыре… пять раз целуя меня, словно в беспамятстве, и затем вновь засмеялась.

— Вы не так меня поняли, — сердито проговорил я, отстраняясь.

— Не смущайтесь. Вы же жили в Индии и знаете, что тамошние боги часто ходят но земле.

Мой взгляд встретил ее взгляд.

— И Кали тоже? — спросил я.

— В Каликшутре — вероятно, — пожала плечами Лайла и отвернулась. — Ну да, я вас поддразниваю, — тихо призналась она, глядя в ночь. — Но не совсем. Каликшутра — место призраков, не от мира сего… Вы и сами это знаете, доктор. Фантазия и реальность переплетаются там. Тамошние места — особые.

— Да, — холодно произнес я, — я это заметил.

— Рада слышать, — в голосе Лайлы не было иронии. — Потому что, доктор, я и сама часть мифа. На Гималаях обосновались не только индуистские боги. Там есть и другие верования, обычаи, сохраняющиеся в тех местах, где еще жив буддизм, в Тибете и Ладахе, вдоль крыши мира. Они верят, что божество существует в человеческом облике, передается от наследника к наследнику, так что, когда носитель умирает, дух его возрождается в крохотном младенце. 'Младенца находят, о нем возвещают жрецы и воспитывают его как воплощение Бога. В должное время он возглавит и защитит свой народ… Такое верование существует и в Каликшутре.

— Но оболочка, — сказал я, — скорее всего меняется…

Лайла вопросительно взглянула на меня.

— Ребенок, — продолжал я, — которого ищут жрецы… в Каликшутре ищут не мальчика.

Лайла склонила голову:

— Очевидно.

— Так вы их королева?

— Королева… Может быть… а может, больше чем королева.

— Это видно.

— Неужели, доктор Элиот?

Я нахмурился, ибо в ее словах прозвучала горечь, которой я раньше не замечал. Мне вдруг подумалось, что, может быть, я напрасно рисовал ее в своих страхах зловещими красками, и я почувствовал угрызения совести и замешательство,