колец вокруг значков музеев, яхтенных марин и кемпингов, бесконечных галочек, крестиков, восклицательных и вопросительных знаков внутри, поверх и вокруг перечня таверн, отелей, баров, городков и пляжей.

— О боже. — Никакой силы не было за этими словами, они просто выскользнули из моего дыхания.

Мои пальцы касались загнутых уголков страниц.

«Клио».

Путеводитель Клио.

Реальный, неподдельный, настоящий почерк Клио Аамес находился прямо передо мной.

Абзацы печатного текста и надписи шариковой ручкой накатывались друг на друга. Вдруг что-то ударило по странице с отчетливым звуком: шлеп. Я весь напрягся, снова подумав о мистере Никто и его книжных ловушках, о люксофагах и людовицианах. Потом обнаружил, что у меня мокрое лицо, мокрые щеки.

Я снова посмотрел на созвездия крестиков, сделанных Клио. Кап. Кап. Кап.

Я даже не понял, что плачу.

Усталый, я закрыл путеводитель Клио, слез с кровати Эрика Сандерсона, взял свой рюкзак и проволок его через всю комнату обратно. Извлек из него «Фрагмент о лампе» и свои тетради и снова прочел их, раз, другой, третий, чувствуя внутри себя болезненную пустоту и томление по чему-то простому и цельному.

Я много думал о Клио и об Эрике. А потом стал думать о Скаут и о себе.

Поступила бы Клио так же, как Скаут?

«Да брось ты. Ты же знаешь ответ». Иной раз, когда тебя одолевает сон, мысли и чувства на задворках сознания обретают свои собственные голоса. «Она поступает так, как хочет поступить, и неизвестно, что для тебя лучше — заметить это вовремя или нет? И ты это знаешь. А, татуировка на ее большом пальце? Ты просто боишься признаться самому себе, хотя знаешь, всегда знал, что…»

— Заткнись!

Моя рука взметнулась и запустила тетради в стену. Ударившись об нее, они затрепетали страницами и упали на пол, похожие на стайку бумажных самолетиков.

Иэн, уже почти забравшийся на кровать, остановился с повисшей в воздухе лапой и уставился на меня большими круглыми глазами.

Порой, когда ворочаюсь в кровати «без сна», я — сплю. Или, по крайней мере, не вполне бодрствую. В течение тех часов, что я провел в спальне Эрика Сандерсона Первого, пытаясь разрубить в сознании запутанный узел событий, я сказал бы, что все это время бодрствовал на все сто процентов без какой-либо возможности уснуть. И теперь я чувствовал, что рассеян, рассредоточен, плохо держусь на ногах. Идеи, приходившие мне в голову, те сложные логические цепочки, которые я составлял, казались мне теперь совершенно необоснованными, искаженными и вывернутыми той бессмыслицей, что обитает на краю сна.

Однако, может, и в самом этом месте присутствовало что-то ненормальное. Может, здесь порхали белые мотыльки, сделанные из папье-маше и вылетающие из уголков глаз, стоило только смежить веки? Мотыльки, свободные от причинно-следственной зависимости, той самой, что губит их в иных местах?

«Что? Белые мотыльки? Проснись, Эрик». Я потер лицо руками, чтобы прийти в себя и прогнать из головы туман.

Встал, натянул на себя куртку и тихо закрыл дверь.

Мне требовались ответы. Вот почему я не мог уснуть. Клио Аамес, людовициан, Эрик Сандерсон Первый. Лишь один человек способен был прояснить мне суть событий.

Вещи, найденные в спальне Эрика Сандерсона Первого, я уложил в пластиковый пакет: книгу о рыбах, путеводитель Клио, пустой конверт для фотографий и (после непродолжительного сонного анализа своих действий) суперобложку с исследования доктора Рэндл, с запиской от Эрика Сандерсона Первого. Туда же я положил тетрадь «Фрагмента о лампе». Вообще-то имело смысл захватить с собой все. И все это ему показать.

Я боялся, что свет будет выключен и я не смогу найти выхода из лабиринта, сложенного из темноты, тишины и книг, словно чей-то огромный мозг. На самом деле электричество здесь, похоже, не выключалось на ночь — лампы продолжали гореть, но задача от этого не становилась легче. После нескольких сделанных наугад поворотов я начал думать о том, что не смогу ни выбраться отсюда, ни возвратиться. Я повернул, пытаясь пройти обратно, но, должно быть, на втором или третьем перекрестке пошел не в ту сторону, потому что там, где я ожидал найти дверь в спальню, ее не было. Я стоял, глядя на сплошную стену из книг. Спину мне покалывал душ из холодных нервных иголочек: «Похоже, ты заблудился, Эрик».

— Ау?! — крикнул я.

Ничего.

— Кто-нибудь меня слышит?

Книги сгладили звук, втянули его в себя и выдохнули обратно в виде облака пыльной тишины.

Я уронил голову, упершись лбом в стену из переплетов.

— Непостижимо!

Потом я что-то услышал, что-то далекое и приглушенное, но реальное, словно на расстоянии звонил колокол или гонг.

«Динь» — раз. «Бом» — два.

Я побежал на звук.

«Бом» — три. «Динь» — четыре.

Коридор оканчивался перекрестком; я стал ждать.

«Бом» — ПЯТЬ.

Влево. Я понимал, что мне надо найти источник звука, прежде чем он смолкнет, и что если я не доберусь туда вовремя, то по-настоящему потеряюсь.

«Динь» — шесть. «Бом» — семь.

Снова поворот налево, опять длинный, прерывисто освещенный коридор из книг.

«Динь» — восемь. «Бом» — девять. «Динь» — десять.

Я бежал что было сил.

«Бом» — одиннадцать.

Теперь звук раздавался ближе.

Ответвляющийся коридор. Я попытался притормозить и обогнуть угол, и мне это удалось, но я врезался в стену, уронив книги.

«Динь» — двенадцать.

Едва устояв на ногах, я побежал вприпрыжку дальше и увидел сводчатый проход. Сводчатый проход в стене прямо передо мной. Этот звук исходил изнутри. Должно быть…

«Бом» — тринадцать.

У меня горели легкие. Остановившись, я согнулся пополам и уперся руками в колени, чтобы отдышаться.

Вздох.

Еще вздох.

— Если ты ищешь туалет, то забрался слишком далеко. Вернись к последнему перекрестку и поверни направо.

Это было так неожиданно, что я подпрыгнул. Однако голос узнал сразу.

Все еще тяжело дыша, я распрямился и двинулся к арке.