причина быть щедрой. Ее люди были не менее голодны, чем все остальные. – Арганда кажется мне человеком, готовым сделать какую-нибудь глупость.

Трудяга слегка скакнул и мотнул головой, когда Перрин взял повод, но быстро успокоился под его мягкой, но твердой рукой.

Даннил провел по своим похожим на клыки усам красными от холода костяшками пальцев и искоса взглянул на Арганду, затем тяжело вздохнул, выпустив облачко пара.

– Я буду смотреть за ним, лорд Перрин, – пробурчал он, дернув себя за капюшон, – но хоть вы и сказали, что я остаюсь за главного, он не станет слушать ничего, что я скажу, лишь только вы скроетесь из виду.

К несчастью, это было правдой. Перрин предпочел бы взять Арганду с собой и оставить здесь Галленне, но ни один из них не согласился бы на это. Гэалданец признавал, что люди и лошади скоро начнут голодать, если не найти где-нибудь провизию и фураж, но он не мог заставить себя провести хотя бы день, находясь на большем расстоянии от своей королевы, чем сейчас. В некотором роде он отчаялся еще больше, чем Перрин, или, возможно, более готов был поддаться отчаянию. Предоставленный самому себе, Арганда каждый день подступал бы немного ближе к Шайдо, пока не оказался бы прямо у них перед носом. Перрин был готов умереть, чтобы освободить Фэйли. Арганда просто казался готовым умереть.

– Сделай все, что сможешь, чтобы удержать его от глупых поступков, Даннил. – Помолчав немного, Перрин прибавил: – По крайней мере пока дело не дойдет до драки. – В конце концов, он не ожидал от Даннила слишком многого. На каждого двуреченца приходилось по три гэалданца, а Фэйли никогда не будет освобождена, если дойдет до того, что они примутся резать друг друга. Перрин едва удержался, чтобы не склонить голову на шею Трудяги. Свет, однако же, он устал, и он не видел перед собой никакого выхода.

Неспешный перестук копыт возвестил прибытие Масури и Сео-нид с тремя их Стражами, которые ехали за ними по пятам, завернувшись в свои плащи, заставлявшие исчезать большую часть человека и часть его лошади. На обеих Айз Седай были переливающиеся шелковые платья, а из-под темного плаща Масури виделось тяжелое золотое ожерелье из многочисленных толстых нитей. На лбу Сео-нид сверкал маленький белый камень, свисавший с тонкой золотой цепочки, вплетенной в ее волосы. Анноура расслабилась, более свободно сев в седле. Позади айильских палаток, выстроившись в линию, стояли Хранительницы Мудрости, шесть высоких женщин, головы которых были закутаны в темные шали. Жители Со Хабора, возможно, будут не более рады видеть под своими стенами Айил, чем жители Малдена, но Перрин не был уверен, что Хранительницы Мудрости отпустят сестер одних. Больше никого не надо ждать. Солнце высунуло красно-золотой краешек над вершинами деревьев.

– Чем скорее мы там будем, тем скорее вернемся, – сказал Перрин, залезая в седло. Когда он проезжал сквозь проем для повозок, двуреченцы уже начинали ставить на место вытащенные колья. Никто не хотел быть неосторожным, когда люди Масимы находились поблизости.

До линии деревьев оставалась еще сотня шагов, но его глаз уловил движение: кто-то верхом на лошади скользнул в лес, под прикрытие более глубокой тени. Не иначе как один из наблюдателей Маси-мы, спешащий сообщить Пророку, что Перрин и Берелейн покинули лагерь. Однако, как бы соглядатай ни спешил, он не успеет вовремя. Если Масима хотел видеть Берелейн и Перрина мертвыми, что казалось вероятным, ему придется подождать другого случая.

В любом случае, Галленне не собирался предоставлять ему такой возможности. От Сантеса и Гендара, двух ловцов воров при Берелейн, не было ни слуху ни духу с того самого дня, как они не возвратились из лагеря Масимы, и для Галленне это было таким же ясным знаком, как если бы он получил их головы в мешке. Его копейщики рассредоточились широким кольцом вокруг Берелейн еще до того, как они достигли деревьев. И вокруг Перрина тоже, но это была чистая случайность. Если бы ему дали поступать по собственному желанию, Галленне послал бы с ними все девять с лишним сотен своих крылатых гвардейцев, а еще лучше, с его точки зрения, было бы отговорить Берелейн от поездки. Перрин тоже пытался сделать это, но без особого успеха. У этой женщины была привычка выслушивать то, что ей говорили, а затем поступать в точности так, как ей хотелось. Фэйли тоже была такая. Иногда мужчине приходится просто принимать это как есть. А точнее, в большинстве случаев, поскольку больше ему ничего не остается.

Огромные деревья и торчащие из-под снега скальные выступы, разумеется, нарушали строй, но зрелище было красочным даже в тусклом лесном освещении: красные вымпелы, плывущие на легком ветерке в косых солнечных лучах, всадники в красных доспехах, на мгновение изчезающие за массивными дубами и болотными миражами и появляющиеся вновь. Трое Айз Седай ехали позади Перрина и Берелейн, за ними, вглядываясь в окружающий лес, следовали их Стражи, а за ними – человек со знаменем Берелейн. Кирейин и знамя Гэалдана держались немного позади, его люди были выстроены в аккуратные сверкающие шеренги, насколько это можно было устроить в лесу. Кажущаяся открытость леса была обманчивой; чаща стволов не очень соответствовала аккуратным шеренгам и ярким знаменам, но если добавить к этому расшитые шелка, и драгоценные камни, и корону, и Стражей в меняющих цвет плащах, то это все же выглядело весьма впечатляюще. Перрин мог бы рассмеяться, хотя и без особого веселья.

Берелейн, казалось, угадала его мысли.

– Когда ты собираешься покупать мешок муки, – произнесла она, – одевайся в простую шерсть, чтобы продавец думал, что ты не можешь заплатить больше, чем предлагаешь. Когда же ты собираешься покупать муку целыми амбарами, украшай себя алмазами, чтобы он думал, что ты можешь себе позволить вернуться за всем, что тебе смогут предложить.

Перрин фыркнул, сам того не желая. Очень похоже на то, что ему сказал как-то мастер Лухан, сопроводив свои слова тычком в ребра, говорящим, что это шутка, и пристальным взглядом, говорящим, что это все же немного больше, чем шутка: «Одевайся бедно, когда добиваешься небольшой милости, и богато, когда добиваешься большой». Перрин был очень рад, что от Берелейн больше не пахло как от охотящейся волчицы. По крайней мере это избавляло его еще от одной заботы.

Вскоре они нагнали последнюю из вереницы повозок, которая уже перестала двигаться к тому времени, как они достигли площадки для Перемещения. Топоры и несколько часов работы очистили ее от деревьев, рассеченных вратами, образовав небольшую полянку, но она была переполнена еще до того, как Галленне окружил ее кольцом своих копейщиков. Фагер Неалд уже был здесь, фатоватый мурандиец с усами, нафабренными на кончиках, на сером в яблоках мерине. Его куртка сошла бы для того, кто никогда не видел Аша'мана; единственная другая, которая у него была, также была черной, и по крайней мере на ней не было заколок на воротнике, показывающих, кем он является. Снег не был глубоким, но двадцать двуреченцев под предводительством Вила ал'Сина все же остались на лошадях, чтобы не стоять и не мерзнуть в сапогах. Они выглядели более серьезными ребятами, чем те парни, которые покинули Двуречье вместе с ним, – длинные луки за плечами, щетинящиеся стрелами колчаны и разнообразные мечи на поясах. Пер-рин надеялся, что вскоре сможет отослать их домой, а еще лучше, отвести их домой.

Большинство людей держало поперек седел длинные шесты, но Тод ал'Каар и Фланн Барстир несли знамена, Красную Волчью Голову Перрина и Красного Орла Манетерен. Тяжелая челюсть Тода была упрямо выпячена, а Фланн, высокий тощий парень из Сторожевого Холма, выглядел угрюмым. По-видимому, ему не нравилась эта работа. Возможно, Тоду она тоже не нравилась. Вил взглянул на Пер-рина своим открытым, невинным взглядом, который обманул немало девушек там, дома, – по праздникам Вил любил носить куртки с чрезмерно богатой вышивкой, и особенно ему нравилось ехать впереди этих знамен, возможно в надежде, что какая-нибудь из женщин подумает, что это его знамена, – но Перрин не ответил на него. Он не ожидал увидеть этих троих на поляне, как не ожидал увидеть и знамена.

Кутаясь в плащ, словно мягкий ветерок был свирепым ураганом, Балвер неуклюже пнул своего тупоносого чалого навстречу Перри-ну. Двое из свиты Фэйли подъехали вслед за ним; они держались вызывающе. Голубые глаза Медоре выглядели странно на ее смуглом тайренском лице, впрочем, и ее куртка с пышными в зеленую полоску рукавами выглядела странно на ее пышногрудой фигуре. Дочь Благородного Лорда, она была аристократкой до мозга костей, и мужская одежда просто не шла ей. Латиан, кайриэнец, выглядевший бледным в куртке почти столь же темной, как у Неалда, хотя и с четырьмя красно-голубыми разрезами поперек груди, был не намного выше Медоре; он непрестанно ежился от холода и потирал свой острый нос, отчего выглядел гораздо менее солидно. Ни у той ни у другого не было мечей – еще один сюрприз.

– Милорд; миледи Первенствующая, – проговорил Балвер своим сухим голосом, сгибаясь в поклоне со