утра. Если замечу какие-нибудь отклонения, сразу же перезвоню тебе.
– О’кей. – Дэн исчез с экрана, а Джон нажал кнопку и запустил стандартные процедуры. Экран заполнили цифры и символы.
О’Хара закончила умываться и натянула помятый спортивный костюм.
– Похоже, придется обойтись без завтрака. Я спущусь в 202-ю; хочешь батончик?
– Пожалуйста, шоколадный. Возьми мою карточку; я пойду купаться через минуту.
– Ладно. Можешь проверять свои замшелые системы.
– Люблю, когда ты начинаешь грубить, – сказал он, не оборачиваясь, без улыбки.
Она вернулась через несколько минут с парой батончиков и пакетом апельсинового сока. Джон проверял системы данных по второму кругу.
– Ничего не поймал. Ничего необычного. Только вот это. – Он пять или шесть раз ткнул в клавишу, листая списки данных.
– Шоколадных не было. Выбирай – с яблочной или вишневой начинкой.
– Любой. – Он взял батончик и ткнул им в экран. – Дрожжевые фермы просят добавить пятьдесят процентов мощности и воды. Но это не событие, так как мы знаем, что риса не хватает.
– Ох, ясно. Больше синтетической дряни…
– Лично мне это нравится больше, чем рис. – Он взял у нее стакан апельсинового сока. – Знай я, что нас будут закармливать рисом целый век, я бы лучше остался. И обжирался бифштексами до самой своей смерти от холестеринового отравления.
Пока Джон умывался, О’Хара спустилась в прачечную за чистой одеждой. Половина членов Кабинета выстроилась в очередь; высокая секретность, как же.
2103 год положил начало двухлетнему «японскому перевороту»; координаторами стали Ито Нагасаки (Уголовное право) и Такаси Сато (Продвижение). Они вместе вошли в комнату 4004 с опозданием, серьезные и молчаливые, с усталыми лицами. Когда последний член Кабинета нашел себе место и дверь с шипением опустилась, Сато начал безо всякой преамбулы:
– Как многим из нас известно, последние несколько месяцев из-за грибкового налета, поразившего все имеющиеся сорта, снизился урожай риса. Специально для уничтожения этого грибка в агро-уровне вывели вирус, проверили его в течение нескольких недель в лаборатории – и вирус сработал. Они опылили урожай. Это стандартная процедура, применяющаяся на протяжении веков.
– Вот черт, – охнул Элиот Смит. – Мы потеряли весь рис.
– Боюсь, дело обстоит хуже, Элиот. Все растения, участвующие в фотосинтезе. Все, что сложнее грибов.
На секунду воцарилось молчание.
– Что же, мы все погибнем? – спросила Энк Севен.
– Нет, если будем действовать быстро, – сказала Нагасаки. – Доктор Мандель?
Поднялась Мария Мандель.
– Мы пока не уточнили, что произошло. Какой-то синергистический мутаген, присутствовавший в почве, которого не было и при лабораторных испытаниях. Что произошло – не так важно по сравнению с тем, что предстоит сделать. Мне нужны все рабочие команды с 0800 и каждый грамотный подсобник, чтобы убрать и уложить в хранилища урожай.
– Так что к моменту, когда мы покинем эту комнату, – заметил Тэйлор Гаррисон, – каждый на борту будет знать, в какое дерьмо мы вляпались.
– Верно, – согласилась Мария Мандель. – Все будут знать к полудню, когда начнутся работы.
– Как обстоит дело с количеством? – спросил Ожелби. – По-моему, дрожжевые фермы не смогут поддержать прежний уровень снабжения.
– Учитывая нынешний урожай и то, что находится в хранилищах, можно рассчитывать на сто шестьдесят килодней растительной пищи на человека. Это помогло бы населению продержаться восемнадцать дней на сокращенном рационе. Два месяца – на диете крайнего истощения. Примерно такое же количество калорий могут дать животные, если забить всех разом.
Дрожжевые фермы могут произвести достаточно пищи, чтобы поддержать две тысячи человек на грани выживания. Если б мы могли взмахнуть волшебной палочкой и создать еще восемь дрожжевых чанов, проблема сводилась бы к тому, что нам всем придется питаться производными дрожжей, пока не восстановим растения. Но мы, конечно, не сможем это сделать. Будь у нас чертежи, опытные строители и необходимые материалы, мы бы решили вопрос за несколько недель. К сожалению, ничем подобным мы не располагаем.
Кроме того, мы не можем точно сказать, сколько времени потребуется на восстановление почвы. Вся информация о видах растений, что возделывались на агро-уровне, и нескольких тысячах видов других растений, имеющихся в генетической памяти, запечатана в хранилище данных на случай возможной катастрофы до прибытия на Эпсилон. Но мы до сих пор еще не восстановили тексты, как продвинуться от генетического кода к настоящему растению.
Естественно, пища – не единственная наша забота. Дыхание. Вирус убьет все растения в нашем парке. Не будет фотосинтеза, не будет кислорода, кроме того, который производим мы сами. Мы можем, вернее, мы должны запустить процесс обращения двуокиси углерода в обогащенный раствор для дрожжей. Но мы не способны произвести его в количестве, необходимом для всего населения.
У нас есть контрольные наборы семян для всех видов растений. После того как мы вычистим гидропонические ванны, стерилизуем вирус, можно будет начать снова, с небольшого количества сортов. Потребуется больше двух лет, возможно, три года, пока мы вернемся к прежнему, нормальному уровню производства.
Поэтому семь тысяч человек должны добровольно отправиться в суспендированную анимацию. Возможно, слово «добровольно» не вполне уместно. Есть люди, которые обязаны остаться среди «бодрствующих», чтобы обеспечить нормальную жизнедеятельность остальных. Сначала поговорим об анимации. Криптобиозе. Сильвина?
Сильвина Хэйген медленно встала.
– Хм… Я не готова к такому разговору…
– Сожалею, – произнесла Нагасаки. – Нет времени.
– Ну… Я выступала на презентации пару лет назад. С тех пор мало что изменилось. Все есть у вас на кристаллах; я напечатала и заложила в банк, код «Крипто». Основные данные таковы: у нас достаточно места для семи тысяч человек, но процент восстановления из криптобиоза не вполне удовлетворительный: от семидесяти пяти до восьмидесяти. Мы не располагаем большим количеством экспериментальных данных, но похоже, что анимация проходит успешно в возрастной группе от двадцати до сорока пяти лет. Угроза резко возрастает после шестидесяти. Криптобиоз очень опасен для людей старше восьмидесяти – восьмидесяти пяти и наверняка убьет растущий организм – всех моложе девятнадцати – двадцати лет. Отправляясь в боксы, мы должны отдавать себе отчет в том, что не придем в сознание в течение ближайших сорока восьми лет, то есть не раньше, чем за десять лет до прибытия на Эпсилон.
– Нет способа ускорить процесс или прервать его? – спросил Сато. – К примеру, если мы сможем восстановить наши фермы?
– По имеющимся методикам – нет. Но мы продолжим исследования.
– «Мы»? Сами вы не собираетесь подвергаться криптобиозу? – поинтересовалась Мандель.
Сильвина покраснела.
– Я бы очень хотела. Мне интересно. И мне пятьдесят – то есть скоро я буду слишком стара, чтобы принять участие в эксперименте. Но мне придется остаться на несколько лет.
– Достаточно, – вмешался Элиот. – Мы должны проявить известную гибкость. Сколько времени нужно, чтобы согреть – или охладить – эти ваши гробы?
– Немного – несколько часов. Все предусмотрено на случай опасности.
– Значит, мы должны собрать всех, кто находится в промежутке между смертельно необходимыми и определенно бесполезными, скажем – пять тысяч человек, и отправить сегодня к полудню к вам. Нам хватит одних дрожжей, чтобы накормить половину оставшихся, те две тысячи, которым раньше или позже придется отправиться в боксы. Мы располагаем продовольствием примерно от 160 до 320 килочеловекодней, как говорит Мандель. Если все оставшиеся будут потреблять обычный рацион, они смогут продержаться от 80