похождениях и преследованиях 'преступных сынов прекрасной Эллады'.

   Начал он с Ростова. Обследовав местных ювелиров и ломбарды и не найдя ничего, он принялся за банки, которые давали ссуды под обеспечение драгоценностей. Но и эти поиски не увенчались успехом.

   После Ростова К. принялся за Кишинев, но и тут счастье не улыбнулось ему. Наконец он перенес свою деятельность в Одессу.

   И тут, при осмотре залогов в городском ломбарде, К. наткнулся на ряд вещей, несомненно принадлежащих Гордону. Кем-то были заложены два кольца с бриллиантами, золотой портсигар и толстая золотая цепь. Эти вещи, заложенные под одну квитанцию, носили на себе отметку '3. Г.' и числились в представленной Гордоном описи, копией которой был, конечно, снабжен и К. При этом открытии администрация ломбарда, своевременно уведомленная, пришла в замешательство и принялась отговариваться случайным недосмотром. Во время этих препирательств К. заметил, что местный оценщик все как-то вертится вокруг него, словно хочет что-то сказать. К. состроил ему обнадеживающую, поощрительную улыбку, и, ободренный ею, оценщик уловил минуту и шепнул:

   - Вы в какой гостинице стоите?

   К. так же тихо назвал свою гостиницу.

   - Ужо я к вам вечерком наведаюсь! - и с этими словами оценщик деловито принялся пощелкивать на счетах.

   К. был сильно заинтригован и с нетерпением принялся ждать визита. Поздно вечером, в одиннадцатом часу, послышался робкий стук в дверь и в номер вошел оценщик. Держал он себя сначала неуверенно и даже робко, но К. быстро обворожил его своей простотой и приветливостью.

   - Ну и жарища же! - сказал оценщик, усаживаясь в кресло.

   - Одиннадцатый час вечера, а душно, словно в полдень!

   - И не говорите! - отвечал К. - Особенно мне, петербуржцу, не привыкшему к югу, - просто невмоготу!

   - А вы постоянно изволите жить в Питере?

   - Постоянно, я ведь служу там.

   - При сыскной полиции состоите?

   - Да, я чиновник сыскной полиции.

   - Так, так! Хорошее, интересное дело.

   - Да, ничего. Пожаловаться не могу.

   - А много ли изволите получать жалованья?

   - Какое там. Всего три тысячи в год. Впрочем, вы ведь человек посторонний, скрываться от вас не буду: кой-какие доходишки имею.

   - Ну, известное дело! Без этого нельзя, - поощрительно сказал повеселевший оценщик.

   - А по какому делу, позвольте вас спросить, вы ко мне побаловали?

   - У меня к вам дело немалое и серьезное. Да только, знаете ли, как-то всухую плохо беседовать. Позвольте вас попотчевать ужином и винцом, за стаканом ловчее нам будет разговаривать.

   - Что же? Я и в самом деле проголодался, давайте поедим и выпьем! Только угощенья мне не надо: закажем, что каждый хочет, и заплатим всякий за себя.

   - Да что там говорить, велик расход, подумаешь! Впрочем, как хотите.

   После нескольких рюмок водки оценщик заговорил:

   - Сегодня мне в ломбарде неловко было с вами говорить, уж больно много было народу, тут и члены правления, и директора.

   А все же по вашему делу я мог бы помочь. Конечно, ломбард случайно промигал и принял ворованные вещи. Ведь в каждом деле бывают ошибки. Но ежели бы он и известил полицию, то какая бы от этого выгода была вам и мне? А награда обещана большая!

   Так и в бумаге сказано.

   - Да, двадцать тысяч рублей! - сказал со вздохом К.

   - Вот видите, какие деньжищи! - и оценщик залпом выпил стакан мадеры. - Стало быть, ежели мы с вами откроем вора, то и награда будет не ломбарду, а нам. Я вам все это прямо говорю, так как худого здесь ничего нет; я в этом деле не причастен, конечно, но раз помогу вам в вашей работе, стало быть, половина награды по совести мне?

   - Все это так, конечно! Но заклад-то на предъявителя, как при таких условиях найти вора? - сказал К.

   - А это уж мое дело, не беспокойтесь! Обещайте поделиться честно, и я вам говорю - найдем!

   - Ну что же? Если действительно поможете, то половина ваша!

   - Так по рукам? - спросил повеселевший оценщик.

   - По рукам! - отвечал К.

   Допив бутылку и начав другую, оценщик приблизил свое кресло и таинственно заговорил:

   - Я знаю человека, заложившего у нас вещи! - и, просмаковав произведенное этими словами впечатление, продолжал: - Есть тут в Одессе некая Любка - Звезда, ее чуть не весь город знает, 'шьется' она все больше с 'гречьем' (водится с греками).

   Так вот эта самая Любка недели две назад явилась в ломбард с каким-то хромым греком, последний и заложил вещи. Да уж что ж тут скрывать, раз вместе дело сделаем, - сказал охмелевший оценщик, - я тут же у этого грека приобрел по сходной цене пару колечек. Как обделаем дело, так одно будет ваше, а другое мое. Делиться - так делиться! Я человек справедливый и честный!

   Они уселись на извозчика и помчались на Малый Фонтан.

   Оценщик указал дом и даже квартиру Любки. Видимо, он прекрасно был с нею знаком и, может быть, не раз даже обделывал с ее помощью темные делишки.

   К. записал номер дома, а затем заявил:

   - Ночь такая чудная! Не пройтись ли нам пешком?

   - С удовольствием! - согласился оценщик.

   И они отпустили извозчика.

   К. стал раздумывать: 'Пожалуй, из этого мошенника ничего больше не выудишь. Он, несомненно, косвенный участник в этом деле, а потому осторожнее будет его немедленно арестовать'. Придя к такому заключению, К., завидя невдалеке городового, схватил оценщика за шиворот и принялся кричать:

   - Караул, грабят!

   Подбежавший городовой дал свисток, из-под земли вырос другой, и К. с оценщиком повели в ближайший участок. Тут дело разъяснилось. Оценщик был арестован, а К. с двумя агентами ночью же произвел на его квартире обыск. Кроме двух колец, о которых говорил задержанный, ничего другого не нашли. Отправились с обыском к Любке, но и у нее ценностей обнаружено не было, но зато нашлось письмо, присланное ей из Севастополя неким греком Геропулос, в котором последний писал:

   - Известите хромого, что в четверг, в два часа дня, я выезжаю в Смирну на пароходе 'Амфитрида'.

   До отправления парохода у К. оставалось каких-нибудь десять часов времени, а посему он немедленно же ночью дал срочную служебную телеграмму севастопольскому сыскному отделению об аресте при посадке на 'Амфитриду' грека Геропулоса. К четырем часам дня был получен ответ об исполнении предписания, и К. выехал в Севастополь. Здесь, явившись в сыскное отделение, он прежде всего спросил о том, что было найдено при арестованном.

   Оказалось, что ничего, кроме письма (впрочем, весьма конспиративного содержания) в Константинополь с кратким и еще, видимо, недоконченным адресом на имя какого-то Сереодиса в Галату.

   - Да вы его хорошо обыскивали? - спросил К.

   - Нет, довольно поверхностно.

   - Необходимо сейчас же самым тщательным образом снова обыскать его, - сказал К.

   Принялись за обыск и к великому смущению начальника севастопольского отделения вскоре были обнаружены на греке целые 'залежи' бриллиантов во швах его платья, в каблуках сапог, пуговицы жилета оказались крупными бриллиантами, обтянутыми материей и т. д.