взглянул на нее и, передразнивая, также протянул к ней руки, состроил страстно умильную рожу и с тремолем в голосе, с пафосом простонал:

   - Офелия?! - после чего злобно отвернулся и плюнул.

   - Господи, Саша, да как это ты мог?! Зачем было хитрить? За что?

   - За что-о-о? И вы еще спрашиваете?! Да неужели же вы настолько глупы и нечутки? Неужели же вы воображали до сих пор, что ваши ласки мне нужны? Ведь посмотрите на себя хорошенько: вы поблекшая, старая женщина, почти старуха! Я с дрожью вспоминаю об этих отвратительных минутах, эти дряблые щеки, эта измятая кожа на шее! брр...! Да знаете ли вы, что в минуты ваших страстных ласк я плотно закрывал глаза, чтобы не видеть всего вашего убожества!

   Я несколько раз намекал вам о том, что крайне нуждаюсь в деньгах, что имею срочные долги и т. д. Вы же, не то по глупости, не то по скупости, пропускали это мимо ушей и в результате заставили меня прибегнуть к хитрости. Вы же, вы мне противны, понимаете ли, - противны, старая Мессалина!

   Несчастная женщина, закрыв лицо руками, безудержно рыдала.

   На меня накатила злоба, и, полу задыхаясь, я проговорил:

   - Ну, и негодяй же вы, милостивый государь! Много мошенников и негодяев видали эти стены, но вы побили рекорд!

   - Ах, нет, не надо! - взмолилась Дама. - Бог с ним, я ему прощаю, отпустите его, исполните мою просьбу! - и встав, шатающейся походкой направилась к выходу.

   - Как ваше имя, где вы живете и кто был фотографом? - спросил я сурово арестованного.

   Он назвал себя, указал адрес и выдал приятеля. Я записал и, позвонив, вызвал агента:

   - Отправляйтесь по этому адресу, произведите тщательный обыск и непременно отберите фотографии, подобные этой (я протянул агенту записанный адрес и фотографию, переданную мне дамой); разыщите и соответствующий негатив, конечно.

   - Излишние предосторожности, - иронически сказал арестованный.

   - Поверьте, что если отпустите меня, то я и думать забуду об этой дурище!

   - Да разве можно верить таким типам, как вы? Ведь этакая гнусность! Пытались неудачно альфонсировать несчастную женщину, затем не более удачно прошантажировали ее и, наконец, влипнув, подло озлобились и принялись наносить ей удары по самым больным местам. Какая гадость! Конечно, я должен исполнить ее просьбу, хотя бы для того, чтобы не предавать огласке всю эту историю. Но помните, что если вы только вздумаете дать о себе знать, то не только немедленно я вас арестую, но и, отбыв тюрьму, вы будете высланы административным порядком и лишены права въезда в столицы. Не забывайте, что 200 рублей, отобранные у вас, были заранее переписаны и засвидетельствованный список их мне представлен, вот он. Ну, а теперь убирайтесь вон, вы мне органически противны.

   Он не заставил себя долго просить и исчез немедленно.

   Таким образом несчастной женщине удалось спасти свой семейный покой, но... но какою ценою!

   Как- то на утренний служебный прием является ко мне Тамбовский начальник сыскного отделения и заявляет, что, получив отпуск, приехал по личным делам в Москву и зашел ко мне представиться и просить совета. По его словам, у них в губернии произошел случай попытки поджога при довольно странных обстоятельствах, разъяснить которые до сих пор не удается.

   - С неделю тому назад, - рассказывал он, - обратился ко мне некий моршанский купец Коновалови в большой тревоге сообщил, что им только что получено письмо, написанное на машинке и без подписи. В нем его предупреждали, что в ночь на 22 августа, т. е. как раз в момент истечения срока страхового полиса, предполагается поджог его многочисленных амбаров, а посему доброжелатели его предлагают ему принять соответствующие меры охраны. Об этом Коновалов сообщал мне за сутки до назначенной ночи.

   - Что же, - сказал я ему, - вы, конечно, перестраховали ваше имущество?

   - В том-то и дело, что нет. Мы уже более 10 лет страхуемся в Московском Н-ом Обществе. Так было и нонче. Недели за две до срока я перевел деньги в Москву, прося продлить страховку опять на год, как вдруг дня три тому назад мне деньги возвращают по почте с извещением, что страховое общество, сокращая свои дела, не желает возобновлять страховки. Я бросился туда-сюда, да в нашем городишке подходящих надежных учреждений нету, ведь имущество свое я страхую в 250 тысяч рублей, опять то да се, да и дела задержали - ну, словом, помогите.

   - Что же я могу для вас сделать? - спрашиваю.

   - Будьте милостивы, - говорит, - дайте мне верную охрану, пущай ваши люди ночки три подежурят у моих амбаров, может, они изверга и изловят. Я же в это время смахаю в Москву и застрахуюсь в каком- нибудь другом Обществе.

   Он мне показал и анонимное письмо, и извещение страхового общества с отказом. У меня как раз имелись свободные люди, и, дав Коновалову пятерых человек, я отправил их с ним в Моршанск.

   Мои люди пополнили свои ряды тремя стражниками, отпущенными им местным исправником, и эти восемь человек вместе с коноваловскими молодцами принялись дежурить у амбаров.

   Письмо с предупреждением оказалось не праздной выдумкой.

   В 3 часа ночи с 21 на 22 августа один из моих дежуривших людей заметил какой-то огонек, дал сигнал, и сбежавшиеся агенты, приметив удирающего человека, пустились за ним и не замедлили задержать его. Они быстро потушили вспыхнувший у стены одного из амбаров огонь и обнаружили при этом несомненные признаки поджога. Стена была облита керосином, тут же валялись жгуты соломы и т. д.

   Схваченный поджигатель от неожиданности и гнева проронил неосторожную фразу: 'Это меня, я знаю, директора московские, подлецы, предали' Он оказался бывшим моршанским акцизным чиновником, опустившимся и уволенным со службы, по фамилии Кротов. Наведенные мною о нем справки в Моршанске установили какую-то связь между ним и купцом Коноваловым. Люди говорили, впрочем, довольно глухо, что Коновалов пустил по миру Кротова и вообще причинил ему немало обиды и зла. Таким образом, было очевидно, что Кротов пытался мстить, что он подтвердил на первом же допросе. Он был, видимо, поглощен единственной мыслью, - это неудавшимся поджогом. Сжимая кулаки, он свирепо говорил:

   - Ладно, не уйдешь, отбуду наказание, а тогда уж сожгу как следует...

   - Бросьте эту дурь, - пробовал я говорить ему. - Теперь Коновалов, наверно, уж поспешит застраховаться. Раз прозевал, и будет.

   - Ничего, - отвечает, - вы не знаете этого жмота. Если и застрахует свое имущество, так опять, поди, тысяч за 200-300, не больше, а его у него на миллионы!

   Когда дня через два на третьем допросе я сообщил ему, что Коновалов вернулся и благополучно застраховал в Москве свой хлеб и амбары в 800 тысяч рублей, то Кротов вздрогнул, сразу как-то осунулся и не пожелал больше сказать ни слова. Он был отведен в камеру, а наутро его нашли повесившимся. Как-то умудрился выдавить стекло в высоко расположенном окне, и привязав за железную решетку конец штанов, обмотал вокруг шеи и, поджав ноги, повесился.

   Конечно, это самоубийство было мне во всех отношениях неприятно, однако ни недосмотра, ни вины с моей стороны не имелось. Со смертью Кротова дело можно было бы и прекратить, я так и хотел сделать, но купец Коновалов, что называется, на дыбы.

   - Как?! - говорит. - Может, у этого кровопийцы сообщники были?... Они теперь еще пуще обозлятся и не то что спалят, а и меня самого живота лишат.

   Словом, поднял целую бучу, пожелал поехать со мною в Москву, просить, хлопотать и все начистоту выяснить. Вот я к вам и обращаюся за советом и помощью. Быть может, вы возьмете это дело в свои руки...

   Случай мне показался незаурядным, заинтересовал меня, и я принялся за него. Прежде всего я навел справки о том, принимало ли Н-ское страховое общество за это время страховки, и тотчас же