разные. Наконец попалось мне большое стекло, а за ним все женские куклы по пояс выставлены, эдакие красивые, разрумяненные и все в разноцветных блузках. Вот оно, думаю, - высочайшего двора портниха. Вхожу, спрашиваю, что, мол, возьмете за работу поплинового платья, матерьял мой. А они скалят зубы и говорят:

   - Платьев мы не шьем, это не по нашей части, а вот ежели завить или причесать, - так в лучшем виде можем, пожалуйте, мадам.

   Выскочила я из магазина, ажио в краску бросило. Нет, думаю, надо будет толком адрес расспросить, не иначе.

   Собралась я домой, да думаю, вот только часы продам, тут ошибки не выйдет, подходящих магазинов - сколько хочешь. Захожу, спрашиваю:

   - Не купите ли, дескать, у меня золотые часы мужские с цепочкой.

   - Покажите, - говорят.

   Повертели мои часы да и отдают назад:

   - Нам такого товару не надобно.

   - Почему, - говорю, - а если по сходной цене?

   А приказчик эдак ядовито улыбнулся и спрашивает:

   - Сколько же вы хотите за них?

   - Да за сто пятьдесят отдам.

   - Нет, - говорит, - красная цена вашим часам пять целковых.

   - Как? - вскричала я. - Пять целковых за золотые часы?

   - Да они у вас кастрюльного золота, т. е. медные-с.

   Как я вышла на улицу - не помню, испугалась, но не поверила: не может этого быть. Зашла к другому часовщику, а тот за них трешку мне дает.

   Тьфу ты пропасть, думаю. Ну я, конечно, женского полу, провинциалка: ну а Иван-то Иванович чего же глядел?... Ну, подожди же, думаю, задам я тебе. Вытащила я из кошелька записку с адресом, прочла и наняла извозчика на Никитскую. Еду, а сама от нетерпения и злости так и ерзаю, так и ерзаю на пролетке. Подкатили мы к дому, пробежала я в подъезд опять мимо швейцара с золотыми пуговицами, поднялась на третий этаж - та же дверь направо, полуоткрыта. Взглянула: над дверью номер шестой. Вхожу, а мне навстречу горничная. Спрашиваю сердито: 'Что, ваш Иван Иванович будет ли дома?' - 'Дома, пожалуйте', - отвечает и открывает мне дверь направо.

   Вхожу и вижу: в глубине комнаты за столом сидит человек и на меня смотрит. Евонный брат, подумала я.

   - Позовите ко мне Ивана Ивановича, - говорю.

   А он отвечает:

   - Я и есть Иван Иванович.

   - То есть в каких смыслах? - спрашиваю.

   - А очень, - говорит, - просто: отца моего звали Иваном и меня тем же именем крестили.

   - Странно, - говорю.

   А он:

   - Садитесь, пожалуйста, сударыня. Скажите, вы часто страдаете головными болями?

   - Вы мне, пожалуйста, тут зубы не заговаривайте, а подайте-ка лучше мне мой чемодан, что привезла я сегодня утром к вам с вокзала, да позовите скорее Ивана Ивановича.

   Он ласково посмотрел на меня и успокоительно заметил:

   - Хорошо, хорошо, голубушка, и чемодан ваш сейчас принесу, и Ивана Ивановича позову. Успокойтесь, не волнуйтесь. - А затем, передохнув, еще ласковее сказал: - Разденьтесь, пожалуйста.

   - Это что же такое? - вскочила я. - Какое такое право имеете вы эдакие бесстыжие слова произносить? Впрочем, я вижу, все тут одна шайка мошенников и не о чем мне с вами разговаривать.

   С этими словами я вышла из его комнаты и в прихожей, чуть не сбив с ног горничную, кинулась в левую дверь, в свою комнату к чемодану. Что за притча, а комната-то и не моя. Круглый стол с пустыми бутылками и какой-то полуголый мужчина в кровати.

   Я так и остолбенела, а он усмехнулся пьяной улыбкой и проговорил:

   - Экую красавицу мне шлет судьба.

   Я бегом из комнаты, скатилась по лестнице да прямо к швейцару:

   - Кто у вас, мол, проживает в шестом номере?

   - Как кто, - отвечает, - да доктор по нервным болезням, Иван Иванович Белов.

   - Не может этого быть, - говорю, - это квартира Зазнобушкина.

   - Какого, - говорит, - Зазнобушкина, у нас такого и в доме не имеется!

   - Да, может быть, вы, милый человек, запамятовали?

   - Чего там запамятовать, слава те Господи, двенадцатый год при доме живу и не то что по фамилиям, а и по именам каждую квартиру знаю.

   Я поглядела в записку и говорю:

   - Да это Никитская?

   - Никитская, - отвечает.

   - Дом номер пятый?

   - Пятый.

   - Так вот, нате, читайте сами.

   - Действительно, - говорит, - адрес наш. А только в шестом номере живет доктор Белов. Тут у вас какая-нибудь промашка вышла.

   Вышла я на улицу, так и плачу.

   И на себя-то мне досадно, и добра своего жалко. Конечно, на мне 300 р. припрятано на шее да в кошечке больше двадцати осталось. Перееду в гостиницу, да там и заявлю в полицию. Хоть тошно мне было, а начала помаленьку успокаиваться. Как вдруг вспомнила: а паспорт у меня будто для прописки мошенники отобрали.

   В гостиницу ж без документа не пустят. Тут я взвыла белугой. Села на бульваре на скамейку и ревмя реву. Подошел какой-то старичок, подсел и спрашивает:

   - О чем вы, голубушка, надрываетесь?

   - Как же, - говорю, - не надрываться, когда я в эдакий, можно сказать, переплет попала?

   - А что такое?

   Я коротко рассказала ему. Старичок покачал головой да и молвил:

   - Да это, можно сказать, не поездка, а светопреставление.

   - Что же, господин, вы посоветуете мне?

   - Да что тут советовать, - поезжайте вы на угол Большого и Малого Гнездиковского переулка в сыскную полицию, обратитесь к начальнику, расскажите ему во всех подробностях дело, может, и будет толк.

   Поблагодарила я его и пошла, а он еще крикнул мне вдогонку: 'Гнездиковский переулок. Помните слово 'Гнездо'.

   Села я на извозчика и поехала. Еду, а сама думаю:

   - Может, и этот набрехал. Вон ведь в Москве народ-то какой.

   Еду в полицию, а того и гляди привезут к архиерею или в родильный приют. Вот, господин начальник, все рассказала по совести.

   Помогите моему горю, не оставьте без внимания, - и, встав, она поклонилась мне в пояс.

   - Вот что, - сказал я ей, - зайдите в мою канцелярию, оставьте точную опись украденного имущества и ваш вышневолоцкий адрес. Если хотите оставаться в Москве, то я могу выдать вам временное свидетельство на жительство. Конечно, вас кругом обмошенничали, но радуйтесь тому, что часы оказались медными.

   - Какая же мне от этого радость, господин начальник?

   - А та, что будь они золотыми, и вы могли бы угодить в тюрьму за скупку заведомо краденого.

   - Господи Ты Боже мой, мать честная. С часами надули, лишили имущества, паспорт украли и меня же в тюрьму. Нет, ваше превосходительство, не нужно мне вашего свидетельства, уже я лучше по добру по